– Тебе просто надо поспать, Жозе. Последние дни были слишком напряженными.
– Наверное, ты прав. Но меня мучает вопрос: а не применят ли янки ОМП? – сообщение от союзников из Европы о погрузке химических бомб на американские авианосцы бразильцы приняли всерьез.
– Надеюсь, они не рискнут. Британцы, по крайней мере, на это не согласны ни под каким соусом.
– Еще бы, – Гаспар усмехнулся, – их же тут же зальют отравой по самый Биг-Бен. Бек заявил об этом в открытую. А Сталин не возражал.
– В любом случае, гадать не будем, – Альверде подошел к зеркалу и поправил берет. Оглядел форму и поправил выбившийся из нагрудного кармана платок.
– На свидание собрался? – несмотря на приличное количество трудностей, хотя и ожидаемых, но от того не менее неприятных, у друзей еще оставались силы на подшучивание.
– Ага. С журналистами. Выразить возмущение атаками гражданского населения и обвинить Трумэна и Ко в военных преступлениях. Сам понимаешь, скоро наше время набора очков закончится. И если нам не удастся взорвать ситуацию – все будет исключительно хреново.
Министр обороны понимающе кивнул.
– А ты, мой дорогой друг, отправляйся спать. Скоро нам понадобятся все силы.
– Но…
– Никаких «но», Жозе. Иди спать – это приказ. Ты мне нужен свежим, – и, уже направляясь к выходу, Альверде добавил:
– Минимум десять часов. Можешь поспать здесь, если хочешь.
Закрывающий дверь президент не видел, что его министр обороны уже отключился.
4 октября 1946 года.
США, г. Вашингтон.
Собравшиеся в небольшом зале люди были мрачны и неразговорчивы. Висящая на стене крупномасштабная карта европейского ТВД, являвшаяся почти точной копией карт Пентагона, вызывала полные ненависти и разочарования взгляды.
Появление длинного худого старика в застегнутом наглухо пальто вызвало некоторое оживление.
Разгладив редкие седые волосы, он решительно прошел через всю комнату. Сел во главе стола, небрежным движением бросив шляпу на его поверхность. Пару раз стукнул тростью по полу, добиваясь тишины.
Долго этого ждать ему не пришлось – меньше чем через полминуты он получил все внимание собравшихся.
– Что, обосрались? – язвительно прохрипел старик. – Поняли, что вляпались в полное дерьмо – и теперь хотите разрыдаться и заплакать, словно маленькая девочка в розовом платье, вопящая «Мама»? Можете не отвечать, – он внимательно оглядел сидящих за столом людей. Кто-то понуро склонил голову, кто-то наоборот держался гордо. Но глаза… в глазах плескался страх.
– Вот и нашему дорогому президенту тоже пора менять штанишки. Он тут недалече заявил, что мы должны уйти из Европы. Более того, он после потерь бомбардировщиков над этой долбанной Бразилией еще и насчет нее уже не уверен. Мир хочет со всеми заключить.
– А я вам говорил!!! Я говорил еще тогда, что нам нужно больше времени, чтобы подготовиться! – толстый коротышка, несколько похудевший со времен последней встречи джентльменов, врезал пухлым кулаком по столу. – Ведь было понятно, что мы не готовы! Мы тратили миллиарды на эти тупые исследования всякой хрени вроде атомного оружия или антигравитационных двигателей. Какие были аргументы за это? То, что Советы тоже работают над этими проектами? Что-то незаметно! – голос толстяка все повышался, грозя сорваться на визг. – А результат? Мы позорно отстали в реактивных двигателях и ракетах!! А чем может похвастать проект «Манхэттен»? Чем, я вас спра…
– Успехом, – внезапно каркнул старик, оборвав коротышку на полуслове. – Яйцеголовым, наконец, удалось запустить реакцию.
Ухмылка, появившаяся на его лице, расплывалась все шире, пока не превратилась в злобный оскал. Крючковатый нос дополнял картину, делаю мужчину похожим на грифа.
– Да, это пока не совсем то, на что мы надеялись – Гровс назвал то, что получилось «шипучкой» – бомба рванула с эквивалентом в сотню тонн вместо пяти тысяч. Но в течение месяца-другого, максимум трех мы получим уже то, что надо. А через год сотрем этим ублюдских комми с лица земли вместе с их немецкими дружками.
– А Альверде? – спросил кто-то из сидящих за столом.
– Надеюсь, что здесь не все такие трусы, как наш дорогой президент. Хотя, учитывая, что он скоро станет героем нации… – и, видя недоумевающие взгляды собравшихся, пояснил, – погибнет от рук вражеского диверсанта. Бедняга. Так много сделал для американского народа, – сарказм старика вызвал некое подобие улыбок.
– Так какой у нас план?
– Пока держаться в Евразии изо всех сил и закончить бомбу. А потом мы превратим коммуняк в скулящих собачек, молящих о прощении доброго хозяина. Подарим миру демократию…
Коротышка, в отличие от остальных воздержавшийся от смешков, неожиданно поинтересовался:
– А вы уверены, что у Сталина нет своей бомбы?
Вместо ответа старик глубоко вздохнул и откинулся на спинку стула. Потом, видя начинающее скапливаться на лицах сидящих за столом людей напряжение, ответил:
– Если бы она была у дядюшки Джо, то мы бы об этом уже узнали.
– Да? И как же? Нам даже про их танки практически ничего не было известно. А уж бомбу русские засекретили бы на порядок серьезнее.
Старик снова вздохнул и закатил глаза. Потом, покачав головой, спокойно ответил:
– Если бы коммунисты владели бомбой, то они бы ее использовали. Против нас. Полагаю, это мы бы заметили.
– Чертовски надеюсь, что вы правы. Потому что если мы снова ошибаемся – нам крышка. И на этот раз без шансов.
Толстый коротышка, больше всех из присутствующих боящийся Советского Союза, не подозревал, насколько он прав…
7 октября 1946 года.
Корейский полуостров, Пусанский плацдарм.
– Товарищ капитан, – возникший рядом с Голенко боец тронул спящего командира за плечо. Открыв глаза, Никита некоторое время смотрел на разбудившего его человека, словно пытаясь понять, откуда он его знает.
– Да? – услышав вопрос, боец добавил:
– Вас к себе товарищ майор зовет. Совещание будет…
– Когда?
– Дык вот сейчас уже… Товарищ майор сказал: как только, так сразу…
– Хорошо. Сейчас умоюсь и приду. Две минуты.
Торопливо умывающийся танкист вдруг подумал, что сегодня последний день их боев. Укрепившиеся на клочке земли американцы держались на нем только потому, что их постоянно прикрывали линкоры и другие корабли.
Но даже подобная поддержка не могла спасти остатки войск Альянса – превосходство Советской армии накапливалось все больше и, наконец, должно был выплеснуться гневом и яростью стальной лавины.
