Евгений устало откинулся в кресле и закрыл глаза. Окружающее вдруг стало каким-то далеким и безразличным. Пусть едут куда хотят, ищут что хотят, и вообще — как это все ему осточертело! Возможно, будь на месте шефа Ян, Евгений рассказал бы ему все сразу и без утайки — да и вряд ли тот стал бы так дергаться и нервничать из-за этой дурацкой ноты: наверняка что-нибудь придумал бы! Но говорить дальше с Гуминским было просто невыносимо...
...Очевидно, его мысли отразились на лице, потому что Гуминский резко повернулся к столу:
— Я вижу, у вас нет желания помочь мне в ликвидации последствий вашей самодеятельности. Что ж, тогда лучше будет сделать наш разговор более официальным, — он открыл ящик стола и достал микрофон. — До этого момента наша беседа не фиксировалась. Сейчас я включу запись и еще раз предложу вам последовательно, шаг за шагом описать ваше пребывание в замке графа Горвича — абсолютно все, что сможете вспомнить! Запись будет иметь силу протокола и поможет облегчить вашу дальнейшую участь. Или, в случае отказа, ухудшить ее — и это будет намного легче сделать, учитывая все обстоятельства!
Евгений покосился на микрофон и испытал приступ упрямого отчаяния. Интересно, а если он сейчас возьмет и надиктует на пленку разговоры с Тонечкой? Точнее, с ее астралом... И опишет все подробности ее появления? Евгений ярко представил себе такой разговор и содрогнулся. Ну уж нет! Сразу из кабинета — в психушку! Впрочем, даже не это главное... Что будет с ней?.. Если шеф все же поверит... Ведь призраки исчезают при прямом взгляде — так имеет ли Евгений право привлекать к Тонечке столь пристальное внимание?
— Я не намерен обсуждать частную поездку в официальном порядке, — резко ответил он, глядя в лицо Гуминскому. — Если я нарушил закон, пусть с этим разбирается суд! А если вас не устраивает моя работа, есть дисциплинарные меры — которые должны быть подкреплены соответствующими мотивировками. Позволю вам напомнить, что я до сих пор еще в нахожусь отпуске!
— Ну-ну, не горячитесь, господин Миллер. Одной только вашей записки графу будет достаточно, чтобы припаять вам статью о злоупотреблении служебным положением со всеми вытекающими последствиями...
Несмотря на серьезность ситуации, Евгений не мог не улыбнуться: так смешно звучал уголовный жаргон в устах главы СБ!
— Имя и адрес Антонины? — переспросил он. — Тоже мне служебная тайна! Да их любой желающий может по первому запросу получить в архиве управления полиции, причем совершенно бесплатно!
— Может! — Гуминский вдруг перегнулся через стол и приблизил свое лицо к лицу Евгения. Зрачки его сузились, голос изменился так, что Евгению стало страшно. — Может, я не спорю! Но я не собираюсь больше играть с вами в логические игры и жонглировать словами! Напоминаю еще раз: судят не за слова, а за поступки... — Он снова откинулся назад, опустил глаза и принялся засовывать в стол так и не понадобившийся микрофон. — Я задам вам только один вопрос, — заговорил он уже спокойно, не глядя на Евгения, — и после этого отпущу вас догуливать свой отпуск. Только один — но постарайтесь ответить на него честно. Зачем вы отправились в замок? Что вы надеялись там отыскать? Заметьте, я даже не спрашиваю, удалось ли вам это отыскать! Итак?
«Только осторожно!» — подумал про себя Евгений. Вопрос был опасный, он мог спровоцировать расслабление, а расслабляться с Гуминским было никак нельзя! Медленно, тщательно подбирая слова, он заговорил:
— Я и жена хотели узнать побольше о прошлом Антонины. Особенно после того, как узнали о ее происхождении. Согласен, я нарушил рекомендацию, но надеюсь, что мое любопытство простительно. Тем более, что поездка оправдала ожидания, мы узнали многое о ее жизни в Шатогории — Евгений решил пожертвовать частью информации, чтобы спасти главное. — И мне очень жаль, что граф заметил наш интерес и среагировал столь неадекватно...
— Да нет, подозреваю, он среагировал как раз вполне адекватно, — Гуминский закрыл папку и поднялся. — Хотя я верю, что у вас хватило ума не выспрашивать у него подробности гибели художника Фельцмана, — Евгений вздрогнул, — или детали ее поспешного бегства из страны. Уверен также, что вы не рассказали ему о жизни, которую его жена вела в общине экстрасенсов, о двоих исследователях, погибших из-за ее дневника, наконец, о ее собственной странной смерти... Но я не сомневаюсь, что Матиуш Горвич достаточно хорошо знал свою жену, чтобы распознать интерес, проявляемый к ее личности. И сделать правильные выводы... Смотрите мне в глаза, Миллер, и попытайтесь мне возражать...
Евгений молчал, не смея поднять глаз. Это была катастрофа. Гуминский беспощадно вытаскивал на свет то, что Евгений хотел бы скрыть подальше и поглубже, и не было никакой возможности прекратить это...
— Как видите, я тоже умею делать правильные выводы. Потому ваш ответ о «сентиментальных чувствах жены» не засчитывается. Даю вам еще одну попытку. Идите, отдыхайте, и если вспомните, зачем ездили в замок, приходите ко мне. Или к Яну — он тоже с удовольствием вас выслушает...
Гуминский подошел к двери, распахнул ее. Евгений поднялся и на ватных ногах побрел к выходу. Он почти не видел шефа, потому что смотрел прямо перед собой, боясь упасть. В голове звенело, и голос рефери продолжал беспощадный отсчет: «...семнадцать, восемнадцать, девятнадцать...»
* * *
Евгений плохо помнил, как выбрался из здания института. Наверное, спустился по лестнице, возможно, даже встретил кого-то... но реальность отодвинулась перед кошмаром только что пережитого допроса.
К ночи резко похолодало, и ледяной колючий ветер нес облака, готовые вот-вот просыпаться снегом. Евгений невольно поежился, хотя погода была вполне по сезону. Ну почему в природе все всегда вовремя и по порядку, а люди просто-таки не могут без неожиданностей?!
До гостиницы было рукой подать — но можно ли появиться перед Юлей в таком состоянии? Особенно когда она сама едва начала приходить в себя после нервного шока...
Евгений опустился на ступеньку широкой лестницы, прячась от ветра за каменными перилами. Он понимал, что выглядит странно, но у него не было больше сил, требовалась передышка. Все, что свалилось на него в эти дни могло вывести из строя и более сильного человека...
Гуминский обрисовал условия предельно четко: без подробного рассказа о Тонечке на службе можно не появляться. После Рождества закончится отпуск... и что, что дальше?!
Евгений не мог представить себе жизнь без своей работы. Когда-то, еще в студенческие времена возможность отчисления, даже чисто теоретическая, приводила его в ужас — что же говорить сейчас, когда столько узнано и пережито, когда вся жизнь связана с СБ! Можно ли отказаться от ставшего уже привычным менталитета, возможностей, помощи коллег?..
Да, но... Как тогда быть с неожиданным и почти невероятным открытием? Пожертвовать им, чтобы доказать свою лояльность? И остаться в СБ — но жить с ощущением того, что предал и себя, и доверившегося тебе человека? Да, человека, черт возьми — пусть и в необычном существовании! И если мы милосердны к калекам, то почему здесь должны становиться жестокими?!
От последней мысли Евгения невольно передернуло. Додумался, христианин недоделанный, нечего сказать! Хорошо, что Тонечка его не слышит... впрочем, почему не слышит? Кто знает, насколько сильны ее способности? Перстень-то вовсю светится, только что не сквозь карман...
Но все же астрал неуместен в реальном мире — и Евгений был убежден, что на Тонечку ни в коем случае нельзя пристально смотреть! По крайней мере, пока... Пока не существует устойчивого языка для общения с ней, пока совершенно непонятна ее природа... Ведь даже Юля не смогла поговорить со своей бывшей подругой!
И поэтому все попытки помочь Тонечке должны быть предельно осторожными. Ведь если связь с ней снова оборвется... Сколько она ждала, пока хоть кто-нибудь ее услышит?! Евгений даже представить себе боялся, каково это: разум еще живет и осознает себя вполне по-человечески, но воля уже подчинена законам совсем другого существования... Астрал на грани миров, ошибка, малое смещение. И в этой трещине — жизнь уже ставшего тебе близким человека!
Так что же, послать Гуминского к чертям собачьим и уйти из СБ? Все равно не будет покоя с этой историей, даже Ян не поможет... А в нынешней ситуации чем дальше от любопытных глаз, тем лучше. Работу, положим, найти не проблема, пусть хоть «вольным программистом». И тогда можно возиться с разгадками тайны как угодно и сколько угодно, безо всякого контроля...
Стоп! А без контроля ли? Ведь если шеф думает, что найдено что-то интересное, если он в этом уверен, то что стоит установить за Евгением слежку? Конечно, слежки можно избежать — но можно и не избежать, и кто знает...
Евгений прервал размышления, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд. Не иначе, его приняли за бродягу или за пьяного! Необходимость объясняться, вообще что-то говорить, вызвала у Евгения тягостное отвращение.
