— Ладно, — начал отступать на заранее подготовленные позиции Бьюкенен, — флот можно сохранить, но с ограничением по общему тоннажу, максимальному водоизмещению и калибру орудий. Великобритания готова рассмотреть цифры пятнадцать тысяч тонн всего, тысяча тонн для корабля и три дюйма для орудий.
— Умножьте все цифры на двадцать, и по рукам, — предложил я. — Или мне таки сразу пойти вам навстречу? Ладно, калибр можно умножить всего на пять.
— Вы отдаете себе отчет, что эти требования неприемлемы? — возмутился Бьюкенен.
— Ну, возможно, что-то этакое в них при желании действительно можно найти… Тогда давайте ваши цифры, только реальные, а не как пять минут назад.
В общем, результатом первого дня торговли стало соглашение по черногорскому флоту. Цифры были — сорок тысяч тонн всего, семь тысяч тонн на штуку и восемь дюймов на орудия. Что меня до крайности удивило — вопрос о торпедах не поднимался вовсе.
На следующий день с утра переговоров не было — я с вечера объяснил сэру, что у меня завтра культурная программа и мне надо осмотреть достопримечательности. Действительно, прямо с рассветом я сел в «Кошку» и полетел осматривать звезду Балкан, колыбель византийской цивилизации и прочее, то есть Стамбул. Ну и береговые батареи Босфора тоже вызывали определенный интерес… Не один, разумеется, полетел, а в сопровождении еще двух «Кошек».
Увиденное заставило меня офигеть. До сих пор как-то по умолчанию мне казалось, что Босфор является мощнейшим укрепрайоном, потому Россия на него только облизывается, а взять не может. Нам же было как-то вообще не до него, но теперь, в связи с последними телодвижениями султана, пора было и поинтересоваться.
Так вот, я ожидал увидеть массу современных орудий в казематах из стали и бетона, а увидел… Я поначалу даже подумал — вот ведь как здорово маскируются басурмане, до ложной позиции додумались! Снизился почти до бреющего и убедился — нет, позиции настоящие… Судя по длине стволов орудий, они стояли тут с русско-турецкой войны, причем пятна ржавчины на стволах было отлично видно даже с самолета. Вместо бетонных казематов обнаружились земляные насыпи, а ни малейших признаков ПВО не нашлось вовсе. Кстати, сразу по появлению в воздухе наших «Кошек» народ внизу пришел в движение. Только вот вектор его был направлен не к пушкам, а от них… Скорость я оценил километров в двадцать.
— И чего оно тут до сих пор лежит, такое бесхозное? — думал я всю обратную дорогу. Приходи и бери, только с Вилли надо заранее поделиться. А потом построить тут хороший аэродром и как следует побомбить Дарданеллы, пока пехота по суше дойдет до них и объяснит остаткам тамошнего гарнизона, что в русском плену трехразовое питание. Причем англичанам там вовсе не светит — какое плечо снабжения будет у нас, и какое у них? Надо с сэром на эту тему прямо сейчас побеседовать, подумал я, уже заходя на посадку. Ну то есть не совсем прямо сейчас, после обеда, а то после осмотра тех пушек что-то аппетит разыгрался.
Следующий раунд переговоров начался с Одуванчика. Бьюкенен озвучил точку зрения, согласно которой от Маслачак-паши требовалось отдать награбленное, возместить убытки, а самому явиться на суд. Я согласился, что это интересно, и пообещал, что по возвращению из Австралии — потому как дорога домой долгая, а перегруженные корабли большой скорости развивать не смогут — его светлейшее высочество лорд-протектор обязательно обдумает предложенный ему вариант. На возглас Бьюкенена, что Сидней представляет собой неприступную крепость, я предложил не смешить людей и подумать, сколько минут она продержится при штурме с земли и с неба, поддержанном огнем главного калибра Пашиных крейсеров. Высадиться-то можно где угодно, Австралия большая! После этого разговор перешел в конструктивное русло. Я признал некоторую правомочность просьб насчет вернуть и возместить — в Гонконге Паша даже на мой не очень придирчивый взгляд слегка увлекся и перехапал лишнего, так что вполне можно было обсудить некоторую компенсацию. Но, продолжал я, вы ведь не хотите, чтобы адмирал расплачивался с вами сиднейским золотом? Город-то небольшой, и после операции по изъятию от него вообще ничего не останется. Вашему же флоту туда не успеть, а имеющиеся там три крейсера никакого влияния на ход событий оказать не смогут… Так что я готов рассмотреть сумму, за которую берусь удержать адмирала от австралийского рейда.
Самое пикантное — Бьюкенен согласился послать по этому поводу представителей к Маше! Интересно, на сколько она их нагреет — это при трех встречных платежах, растянутых во времени? Но он продолжал настаивать на явке Одуванчика в суд.
— Господин адмирал слишком занятый человек, чтобы мотаться по свету без прямой финансовой необходимости, — пояснил я, — но вы не волнуйтесь, у него есть заместитель по этому вопросу, облеченный всеми необходимыми полномочиями, он и явится, только скажите куда. Но дорога за ваш счет, причем первым классом — все-таки его сиятельство первый зицпредседатель Курильского королевства, граф Рабинович, имеет ранг министра. И вместе с билетом и командировочными не забудьте обвинение по всей форме, чтобы граф заранее был в курсе. За что вы его, кстати, упечь-то хотите?
— За каперство, — удивился моему вопросу Бьюкенен.
— То есть за нарушение Парижской декларации о крейсерской войне? Да уж, ну и предшественничек у меня был, такое подписать — нынешний государь на что уж мягкий человек, но за этакий фокус повесил бы без разговоров… Но ведь Черногория ту поганую бумажку не подписывала. И не собирается, по крайней мере до того, как к этой декларации не присоединятся Штаты и Япония. Так что подумайте еще, время есть, и условия содержания получше подготовьте, за судьбой необоснованно репрессированного бедного еврея будет пристально следить вся мировая общественность, почище чем в деле Дрейфуса, это я вам обещаю.
Ошарашенный Бьюкенен сказал, что ему надо проконсультироваться, сам принять столь ответственное решение он не может. И чего, спрашивается, удивляться — короли же постоянно вместо себя черт знает кого подсовывали!
— Консультируйтесь, граф потерпит, — кивнул я, — а теперь позвольте, в порядке отвлечения от мелкого и даже временами неприятного сиюминутного, поделиться с вами впечатлениями от моей утренней экскурсии?
По мере моего рассказа лицо посланника на глазах каменело.
— Статус проливов обеспечивается гарантиями Великобритании, Австро-Венгрии и Германии, — сообщил он мне.
— И что-то я здесь австрийского посланника не вижу, не подскажете, где он? Вот видите, даже не знаете… А я вам скажу — он с Николой беседует. Потому как здесь его никто слушать не собирается, ни вы, ни тем более я. Насчет Германии — это да, тут мы с его величеством послушаем их мнение обязательно — но что-то мне интуиция подсказывает, что ничего особенно неприятного мы там не услышим. Остается Англия — вот я и предлагаю договориться полюбовно, но с учетом изменившихся реалий.
