– Поспешайте! – вдруг посмотрев на небо, махнул рукой Велизар. – Видите, над перевалом тучки? Как бы не принесло грозы.
– Ну, ежели что, заночуем на перевале у хромого Мисаила, – пожал плечами Яцек. – Не хотелось бы, конечно, но в грозу мы перевал не пройдем… Впрочем, может, еще и не будет, грозы-то.
– Будет, – приложив ладонь ко лбу, усмехнулся предводитель наемников. – Чую, как ноют старые раны.
И ведь как накаркал!
Не успел караван въехать в тень горных кряжей, как все небо уже затянули плотные темно-синие тучи. Где-то впереди, в горах, ослепительно сверкнула молния. Громыхнуло.
– Сворачиваем на постоялый двор! – приподнявшись в седле, скомандовал Яцек и погонщики послушно направили мулов на узенькую повертку, вьющуюся средь красно-черных, местами поросших колючим кустарником, скал.
Им повезло – успели до начала грозы. Из-за поворота вдруг показалась сложенная из плоских камней ограда с крепкими воротами и сторожевой башенкой, пристроенной к длинному двухэтажному дому, тоже каменному, с крытой соломой крышей. На башенке маячил сторож – слуга.
– Эй, отворяйте! – подъехав ближе, громко закричал старший приказчик. – То караван купца Игнатия Валюка.
– А, Яцек! – свесившись с башни, узнал слуга. – Что ж, заезжайте, хозяин рад будет…
Ворота, скрипнув, открылись, и караван быстро втянулся на постоялый двор. И вот тут-то загромыхало по настоящему! Едва успели загнать под навес возы! Как-то на 9 мая Лешка смотрел в кинотеатре фильм про Великую Отечественную войну. Так вот: и там так не громыхало, как сейчас здесь! Выскакивающий на свободу гром отражался от скал многократным эхом, по сравнению с которым артиллерийская канонада, наверное, показалась бы детской хлопушкой. На фоне темно синего грозового неба яростно сверкали ветвистые молнии. На вершине ближней горы вспыхнула, пораженная ударом, сосна, загорелась, легко, словно спичка. И, наконец, начался ливень. Он вовсе не начался постепенно, медленно, нет – хлынул сразу, весь, так, что замешкавшиеся во дворе слуги сразу оказались мокрыми, а каменистая почва в миг покрылась лужами, из которых по водоотводам, пузырясь, побежали ручьи. Оглянувшись на пороге, Лешка зябко передернул плечами и поспешно скрылся в доме.
Хозяин постоялого двора хромой Мисаил принял гостей без особой радости, непонятно, почему – ведь караван на постое – ему прямой прибыток. Радоваться надо, расстилаться перед дорогими гостями, подавать все самое лучшее, чтоб заехали и на обратном пути. Ан нет, хромец был мрачен и, недовольно сдвинув густые черные брови, что-то бурчал себе под нос, невпопад отвечая на вопросы новоявленных постояльцев. Лешка не мог отделаться от чувства, что хозяин постоялого двора смотрит на них с досадой, словно на какую-то помеху. И это было странно.
Впрочем, гостей кое-как покормили (большинство караванщиков предпочло собственные припасы), а в качестве места для ночлега предложили просторную залу на втором этаже, с широкими, предназначенными для спанья лавками, покрытыми старой соломой. Ну, и тому были рады – в такую-то погоду все же лучше в сухом жилище, нежели мокнуть под тугими струями ливня.
Гром все гремел, не умолкая, и молнии рвали сверкающими разрывами небо. Дождь, казалось, стал еще больше, неудержимее, и шумел за узенькими оконцами, словно море. Пахло сыростью, но не свежей, как это обычно бывает при грозе, а какой-то затхлой, что ли. Может быть, потому что совсем не было ветра? Это плохо, в таком случае ненастье могло затянуться надолго.
К тому же в том углу, где улегся почивать Алексей, вдруг стала протекать крыша. Юноша заметил это не сразу, а уже когда почти уснул – холодные капли упали прямо за шиворот. Лешка спросонья скривился – вот еще не хватало! – и отодвинулся в сторону… прямо под тоненькую струйку!
Вздрогнув, проснулся уже окончательно, сел на лавке, покрутил головой, прислушиваясь к храпу сотоварищей. Судя по всему, те чувствовали себя вполне уютно – не ворчали, не ругались, даже не ворочались, спали себе вполне даже мирно. А чего бы и не поспать, когда снаружи черт знает что, а здесь – тихо, спокойно и сухо. Впрочем – сухо, это кому как. Входная дверь была полуоткрыта, и из узеньких окон несло сквозняком… тоже каким-то затхлым. Или это так просто казалось недовольному юноше?
Пошарившись в темноте, озаряемой лишь вспышками молний, Лешка понял, что уже вряд ли заснет. Ушел куда-то сон, пропал, улетучился… Да и душновато здесь, несмотря на затхлый сквозняк. Спуститься, что ли, во двор, поточить лясы с караульным? Кто из наемников сейчас сторожит? Кому выпал жребий? Кажется, длинному угрюмому поляку Збышеку? Или, нет мадьяру Ласло – известному балагуру. Вот с кем потрепаться, коли делать нечего… Хотя… Хотя, наверное, там все же Збышек. Вот же черт – и поговорить не с кем! Ну, хоть в трапезную зайти, вина выпить, хоть, по правде говоря, не вино тут у них, а кислятина.
Дождавшись очередной вспышки, Лешка осторожно обошел спящих и, выйдя из опочивальни, стал медленно спускаться по шаткой лестнице вниз, в трапезную, где – о, чудо! – горели свечи! И даже слышались чьи-то приглушенные голоса! Наверное, Бог послал хромому Мисаилу еще одних постояльцев. Ну да, так и есть – у очага собралась компания с полдюжины человек, нет, чуть побольше – семь, если считать за человека черноволосого мальчика лет одиннадцати в белой, насквозь промокшей рубашонке и длинных черных штанах, заправленных в белые онучи – тоже мокрые. Мальчик сидел у самого очага, суша на вытянутых руках красивую бархатную курточку – красную, украшенную желтыми шелковыми шнурами и блестящими пуговицами. Кроме него, остальные припозднившиеся посетители оказались вполне взрослыми – высокий красивый господин с чуть тронутыми сединою висками и небольшой черной бородкой, тоже, как и мальчик, в одной рубахе – мокрый кафтан сушился рядом, на пододвинутой к очагу скамье. Кафтан, насколько мог сейчас судить Лешка, был явно не из дешевых, но и не из очень дорогих, а такой, средний, приличествующий, к примеру, какому-нибудь разбогатевшему ремесленнику – владельцу мастерской – или торговцу средней руки. Рядом, на той же скамейке, примостился добродушного вида молодой человек с простецким лицом, то и дело переворачивающий кафтан – чтоб лучше сох. Напротив указанной троицы, за столом, сидело еще четверо молодцов, одетых довольно просто – в узкие крестьянские штаны с длинными чулками и домотканые рубахи, поверх которых были небрежно накинуты овчинные кожухи. Пастухи или лесорубы. А те трое – отец, со слугой и сыном. Ну да, скорее всего, так и есть – мальчишка здорово похож на седоватого господина: такое же красивое лицо, черные глаза, темные брови.
