– Ч-ч-чего? – я чуть не споткнулся на ровном месте. Нет, конечно, со мной случались пролеты, но чтоб такое!
Когда мы решали вопрос о кандидатуре начальника нашего оружейного производства, был выбран Федоров. Мосин, решили мы, пусть остается где был, в Сестрорецке, он там вполне плодотворно трудится, вот только ни к чему ему от воспаления легких так рано умирать. Но на Рождество к нам приехала Мари (тогда для меня она еще была Марией Федоровной), я закрутился и банально забыл про это дело, а когда вспомнил, оказалось, что Мосин жив. Я решил, миры уже разошлись настолько, что нашим знаниям слепо доверять больше нельзя, тут много чего не так… А теперь выясняется, что это я его таки спас, руками не побоявшегося применить новое лекарство врача! Вот он стоит, Мосин, физиономия цветущая, пенициллин подействовал прекрасно… Кстати, фамилию доктора надо будет обязательно узнать.
Завод произвел на меня, мягко говоря, не самое лучшее впечатление. По размерам он немного превосходил наш, по оснащению ему значительно уступал, но главное отличие было в другом. Наше предприятие представляло собой постоянно растущее КБ и опытное производство при нем, но этот заводик был насквозь серийным! Мог гнать, подумать только, аж пять тысяч винтовок в месяц! Теоретически, конечно. А опытно-конструкторские работы велись в трех комнатках силами нескольких слесарей, и все.
– Простие, но где же в России разрабатываются новые образцы стрелкового вооружения? – не выдержал я.
– У вас, – грустно сказал мне Мосин.
– А что мешает вам заняться этим же самым? Про недостаток знаний – не поверю. И про нежелание, честно говоря, тоже. Тогда что?
– Скажите, Георгий Андреевич, вот вам, например, что нужно для принятия решения о разработке какого-то нового изделия?
– Ничего, кроме понимания, кому и зачем оно может понадобиться, – пожал плечами я.
– Правильно, это потому, что Георгиевский завод – ваш. А Сестрорецкий – казенный, он подчиняется военному министерству.
– И что, там вот прямо-таки категорически запрещают опытно-конструкторские работы? – удивился я.
– Нет, но средств на них не выделяют.
– А чуть подкорректировать имеющиеся вам, значит, в голову не приходило… ладно. Кто конкретно отвечает за выделение средств? – поинтересовался я, доставая блокнот.
– А зачем это вам? – напрягся Мосин. Та-ак, подумал я, опять начинается… ладно, раз уж он сам начал…
– Как обычно, – пожал плечами я, – его жизнь будет глубоко изучена, все прегрешения задокументированы. В России, если вы в курсе, действует совершенно замечательный закон „об оскорблении величества“. Его, правда, как-то пока не применяли, но что мешает начать? Потом или он будет вам всячески помогать, или его сменщик, видя, что стало с предшественником, сам прибежит к вам вопросом „чего изволите?“
– Вы думаете, что это все злая воля какого-то одного чиновника? – горько усмехнулся Мосин.
– Что вы, и в мыслях не держу. Но тот же чиновник, поставленный перед выбором – или у вас будут деньги, или ему будет очень плохо – уверяю вас, быстро найдет способ решения проблемы. Начнет воровать, втирать очки начальству, да мало ли еще чего…
– То есть вы, – жестко посмотрел на меня Мосин, – готовы безжалостно сломать жизнь совершенно незнакомому вам человеку для достижения каких-то своих целей?
– Ага, – безмятежно сказал я, – с двумя поправками. В данном случае цель у меня не „какая-то“, а очень простая – чтобы у России появилось наконец нормальное, современное стрелковое оружие. У России - лично у меня и даже у моей дивизии оно давно есть! И вторая поправка: у него, этого самого чиновника, цель должна быть та же самая, раз он сидит в военном министерстве! А если это не так, мало ли, вдруг он интересы своей карьеры ставит выше или даже возможность пробавляться левыми доходами, то извините, какой же он мне совершенно незнакомый? Я таких до хрена уже видел. Мосин молчал.
– Сергей Иванович, – продолжил я, – цель моего визита вовсе не ограничивается утрясением вопросов о производстве у вас „пээнэфа“. Она шире. Я намерен предложить вам выбор, так что решайте. Или вы согласны принять нашу помощь в том, чтобы сделать ваш завод центром разработки новейших вооружений и их малосерийного производства на самом современном оборудовании. Новейших – это значит таких, каких нет ни у кого в мире. Вовсе не обязательно мои методы будут такими, как я вам только что описал, многие вопросы проще решить через имеющиеся у нас с цесаревичем связи. Но в случае необходимости я без колебаний буду действовать так или даже жестче.
Или вы сейчас указываете мне на дверь. Только не очень удивляйтесь, когда с вашего завода к нам начнут уходить самые творческие люди. И дело вовсе не в том, что у нас они станут получать как минимум вдвое больше, а в том, что у нас они действительно смогут заниматься творчеством, а не подтачиванием одних и тех же пружин к одним и тем же винтовкам.
Мосин встал. Сейчас ведь точно на дверь укажет, расстроенно подумал я. Но он сел и обхватил голову руками. Моя сигарета успела догореть только до половины, когда он согласился.
Когда три года назад Гошина резиденция только начинала строиться, я там чувствовал себя, как на даче. С трех сторон лес, по утрам какие-то птички орут, Маша даже утверждала, что это соловьи. Потом, правда, начинали орать строители, но ближе к ночи – опять птички. Появление первого „Святогора“ практически не внесло изменений в эту идиллию, второго и третьего тоже. Но как-то так понемногу началось… Я даже сомневался, не ошиблись ли мы с местом, располагая дворец в километре от аэродрома, но Гоша на шум не обращал никакого внимания, мне оно тоже было без разницы, и вопрос о переносе дворца в другое место помер, не успев толком родиться.
Потом в трех километрах выше по течению Нары образовалось стрельбище, и в перерывах между завываниями самолетных движков до нас стали доноситься далекие хлопки винтовок, а со временем и пулеметные очереди. Однако сейчас там стреляло что-то необычное – равномерное „ббумм… ббумм…“ было гораздо мощнее обычных винтовочных хлопков. Из пушек на нашем полигоне не стреляли, да и не похоже это что-то на пальбу из пушек…
Я прикинул – вроде никаких особо срочных дел нет, можно позволить себе незапланированую прогулку. Быстро спустился вниз, оседлал мотоцикл и, снедаемый любопытством, помчался в сторону стрельбища.
Предъявив пропуск на КПП, я, не слезая с мотоцикла, двинулся прямо на позицию – собственно, именно из-за этого и был взят мотоцикл, а не „Ока“. Как раз в это время устройство, вызвавшее у меня приступ любознательности, грохнуло в последний раз и замолкло. Двое техников, изображавших из себя его расчет, встали и отошли в сторонку, а над изделием склонился Федоров. Я слез с мотоцикла и подошел поближе. Федоров отрвался от созерцания своей стрелялки, поднял голову и только тут обнаружил меня.
