— Простите, люди православные, за все. И живите теперь с казачьим царем, коли уж он вам люб. А я царство божие выбираю.
Из толпы раздался звонкий женский крик:
— В преисподнюю ты отправишься, иуда! Черти тебя там заждались!
Толпа загоготала, и под этот шум, уже отработанно, свершилась третья за сегодня казнь.
Так и пошло. Стук гильотин. Взрывы ликования толпы. Потеки крови на лезвии и сочащиеся кровью корзины с отрубленными головами. Телеги с трупами отвозили по мере заполнения, на их место вставали новые, и обрубленные тела летели в них с ритмичностью конвейера.
Вдруг на втором часу мероприятия недалеко от моего павильона раздался выстрел. Завизжала какая-то баба, толпа разразилась матерными криками. Я привстал с трона, повернулся в сторону суеты и увидел, как среди толпы рассеивается облачко сгоревшего пороха, а на земле кого-то бьют. Толпа в этом месте быстро уплотнялась. Никитин в сопровождении парочки подчиненных поспешил к месту происшествия, грубо прокладывая путь сквозь толпу.
Вернувшись, он доложил:
— Покушались на тебя, государь. Дворянчик один из пистоля хотел пальнуть. Мои люди вовремя увидели и не дали ему выстрел в тебя, государь, сделать. Его помяли малость, так что он без памяти сейчас. Сразу его на плаху отправим?
Я покачал головой.
— Отдай его людям Шешковского. Авось цепочку размотают и на иных злоумышленников выйдут.
— Как велишь, государь.
— Никто не ранен?
Пуля в такой толпе не могла не найти жертву.
— Слава богу, нет, — перекрестился Никитин. — В землю пальнул, уже падая.
Я кивнул. Всё-таки Никитин не даром хлеб ест. Надо его будет наградить. И людей его, не теряющих бдительность, тоже. Ибо покушения будут продолжаться и далее. И силами одиночек, таких, каким наверняка окажется этот дворянчик, так и усилиями настоящих организованных групп.
— Ваше величество, — прозвучал голос Натальи-Августы. Доклад Никитина она тоже слышала и выглядела встревоженной. — Вам надо срочно подыскать себе супругу и озаботиться наследником.
Я с изумлением уставился на нее. В сложившейся ситуации вывод был неожиданным. Августа пояснила:
— Если с вами что-то случится, должен быть ребенок, вокруг которого могли бы сплотиться ваши люди. Пока вы один, попытки убийства не прекратятся. Когда появится наследник, они сойдут на нет.
Ну что же, логика железная. Женская. Трудно не согласиться. Но несколько неожиданная на фоне стотысячной толпы и безостановочно работающих гильотин.
— Милая Августа, я холост всего лишь сутки. Я еще не задумывался об этом, — улыбнулся я в ответ.
— А стоило бы.
Тут в разговор вклинился Перфильев, который сидел по другую руку от меня.
— Не так-то просто будет подыскать государю венценосную невесту, — возразил он Августе. — В Европе Пера Федоровича еще долго не признают.
— Но ведь русские цари брали себе жен из своего народа!
Видно было, что принцессу тема очень возбуждает. Ох уж это вечное желание женщин всех вокруг себя переженить. Я решил дискуссию пресечь.
— Что могли Романовы и Рюриковичи, то не могу я. И давайте на сегодня эту тему закроем. Не время и не место.
Оба моих собеседника коротко склонили головы, обозначая повиновение. Но я уверен, что этим вопросом меня отныне будут донимать часто.
Казни шли своей чередой. Толпа даже поредела несколько, ибо острота впечатлений притупилась. Машины для казни работали как… машины. Оглашение приговора. Стук лезвия. Труп летит с эшафота в телегу. Сто пятьдесят человек пропустить даже через три гильотины — это было не быстро.
Но однообразие действа прервало появление курьера от коменданта города, полковника Шванвича. Он уведомлял, что к границам города подошло значительное число запорожских казаков. Числом не менее двух тысяч. Он разрешил избранной дюжине во главе с кошевым атаманом проследовать до моего величества, а прочих оставил за пределами кордонов.
Я отпустил гонца и задумался. Запорожцы были гораздо менее дисциплинированны, нежели мои донские, волжские и яицкие казаки. Сотни лет жизни на стыке трех могущественных сил — Крымского ханства с Османами за спиной, Речи Посполитой и России, придали этому сообществу изрядную моральную пластичность в части соблюдения каких-либо договоренностей. Можно было не сомневаться, что за свою лояльность они будут требовать огромных преференций. Что ж. Посмотрим, как разговор повернется. Может, и сговоримся к всеобщей выгоде.
Полчаса спустя в пределах видимости появилась группа всадников, своими шароварами и чубами издали выдающая в себе запорожцев. Впереди двигался, по-видимому, атаман, а вот замыкал группу возок, запряженный парой лошадей. Это несколько интриговало. Кто же там такой немощный?
Запорожцы медленно пробивались сквозь толпу, постоянно отвлекаясь на зрелище работающих гильотин. За сто шагов до моего павильона их остановил Никитин со своими людьми и, видимо, потребовал сдать оружие. Некоторое время они пререкались, но в итоге мой телохранитель настоял на своем, и казаки стали вытаскивать свои пистоли, кинжалы и сабли. Только пернач остался в руке пожилого атамана. Историческую регалию Никитин сдать не потребовал.
Наконец они спешились перед моим павильоном, построились в ряд и до самой земли поклонились. Вперед вышел атаман. Он еще раз поклонился и произнес:
— Войско запорожское и я, его кошевой голова Петро Калнышевский, тебе челом бьём, царь-батюшка. Как прознали мы про твое чудесное спасение и про великие милости, что ты народу православному даровал, то сердце наше сразу к тебе потянулось. Но пока война с туретчиной не завершилась, не могли мы службы бросить и к тебе податься. А как только то стало возможно, то мы пред твои очи поспешили, дабы сабли свои и жизни к службе твоей предложить.
С этими словами он опустился на колено и двумя руками протянул мне свой пернач.
Я несколько удивился, что не прозвучало пассажей насчет «самостийности и незалежности» Войска, но счел это признаком ума у предводителя. Выслушав речь, я поднялся с трона и, сделав несколько шагов, принял оружие из рук старика. А потом обнял атамана, заставив встать, троекратно по русскому обычаю расцеловал и вернул регалию со словами:
— Службу вашу принимаю. И исполнить ее скоро потребуется, ибо не вся еще земля Русская под мою власть возвернулась. Упорствуют дворяне. Козни чинят. Так что приходится самым неразумным головы рубить.
Я махнул рукой в сторону одной из гильотины, у которой как раз в это время ухнуло вниз красное от крови лезвие. Калнышевский понимающе кивнул и хитро прищурился.
— А мы, государь, не с пустыми руками к тебе приехали. Есть у нас подарок тебе. Только не знаем мы, понравится он тебе или ты его сразу на плаху отправишь.
Он махнул рукой, и казак, что был за кучера, спрыгнул и открыл дверцу. Из повозки вылез маленький сухонький человек в генеральском мундире. Я глазам своим не мог поверить. Передо мной стоял сам Суворов. Не такой старичок с седым пушком волос на голове, как на хрестоматийных изображениях, но вполне узнаваемый сорокалетний мужчина в самом расцвете сил.
«Господи, спасибо тебе!» — мысленно взмолился я, а рука непроизвольно совершила крестное знамение.
Калнишевский хитро улыбался, покручивая ус. Эффектом от подарка он был доволен. Но он даже не понимал, насколько мне угодил! Я реально боялся Суворова. В южной армии не было ни одного другого генерала, способного на лету учиться самому и учить свои войска. Ни одного способного менять тактику, примериваясь под обстоятельства. Суворов реально мог меня перехитрить тактически и скомпенсировать мою идеологическую работу среди нижних чинов своей чудовищной харизмой.
— Вот уж порадовали, так порадовали, — наконец отмер я и еще раз крепко обнял старика атамана.
— Козаче! О делах мы переговорим завтра, а пока будьте моими гостями, — и, повернувшись к Никитину, добавил: — Верни им оружие и распорядись устроить их со всем уважением. А я пока с Александром Васильевичем переговорю.
