Ознакомительная версия.
Кривонос, почти трезвый, несмотря на чудовищное количество выпитого, сидел, скрестив ноги, на ступенях костела, сжимая правой рукой саблю, а левой – кубок, который непрерывно наполнял джура. Неподалеку примостился Лысенко, озиравший пустыми осоловевшими глазами картину уничтожения. Губы Вовчура кривились в какой-то доброй улыбке, словно то, что он видел, доставляло ему ни с чем не сравнимое удовольствие.
– Не берет, проклятая! – чуть не всхлипнул Кривонос, залпом опрокинув очередной кубок. – Будто и не горилка это, а водица! Ей-богу, проклятый шинкарь ее водой разбавил! Где этот чертов жид?! Подать сюда, немедля! Я из его, песьего сына, христопродавца, спины ремней нарежу!
– Успокойся, батько! – хохотнул Вовчур. – Уже нарезали, и на них же повесили собаку. Во-он он висит, видишь?
– Где? – тупо вытаращился атаман, отставляя кубок в сторону. Джура – здоровенный казак, голый по пояс, мускулистое тело которого лоснилось от жара и пота, тихо вздохнул. И, наполняя кубок вновь, не удержался, спросил, хоть и с дрожью в голосе:
– Батьку, может… хватит? Ведь наутро будет так погано…
– Так то наутро! – равнодушно отозвался Кривонос. – А пока еще ночь, и душа болит… Гей, Вовчуре! А который из них тот шинкарь? Там же шибеников[15] этих… до такой-то матери…
– Да второй слева, батьку! Вспомни, еще баба его у тебя в ногах валялась, причитала: муж мой, дескать, никогда церквей в аренду не брал, православных не обижал и не обманывал, честный человек, никто о нем худого слова не скажет…
– Вроде припоминаю… – наморщил лоб Кривонос. – Хотя нет… Их же тут было… А я что?
– А ты ее сапогом прямо по харе и отдал хлопцам. Они как раз двух панночек притащили. Вон в том доме хоронились, в подполе. Думали, не найдут… Визгу подняли те ляшки с жидовкой, аж в ушах засвербело! А ты во весь голос: «Други мои, вот вам три бабы! Бог, известно, троицу любит. Так с богом же!!!» Ну и… Не маленький, сам понимаешь. Отвели душу хлопцы, аж жутко было глядеть!
– Тьфу ты, черт! – Атаман скорчил такое выражение лица, одновременно свирепое и растерянное, что Лысенко чуть не прыснул со смеху. – Вроде и не пьяный совсем, а ни хрена не помню! Что за горилка?! Может, шинкарь-христопродавец какой дряни туда намешал, кроме воды? Дурману али еще чего? Ну-ка, а вот так…
И он залпом опрокинул кубок. Джура покачал головой, но ничего не сказал.
– Горе твое слишком сильное, батьку… – вздохнул Вовчур. – Вот потому и горилка тебя не берет. А на жида не греши, добрая была горилка, без обману. Может, и зря его закатували. Ну да ладно, Бог на том свете разберется!
– Разберется… – мертвым, глухим голосом подтвердил Кривонос.
Мысль, что надо поправить свои денежные дела старым как мир способом – жениться на богатой, давно угнездилась в голове пана Беджиховского. Но сделать это было не так-то просто. Поскольку его избранница помимо богатства должна была не только отвечать всем моральным требованиям, предъявляемым к кандидаткам на ношение прославленной фамилии, уходящей в глубину веков, но и быть настоящей красавицей! На меньшее пан Беджиховский, если и слышавший слово «скромность», то только очень давно и самым краем уха, не соглашался.
Поэтому кандидатуры вдовушек, коих в Лубнах и его окрестностях насчитывалось преизрядное количество (а как же им не взяться, если бесконечные стычки с казаками и татарами уносили в могилу множество мужчин), были отвергнуты им сразу и безоговорочно. Во-первых, не невинные девицы! Во-вторых, придирчивый взгляд пана Беджиховского сразу отыскивал изъяны: одна тощая, как скелет, другая, напротив, слишком полная, у третьей бородавка на подбородке, а у четвертой волосы редкие… Потенциальный жених, искренне считавший себя земным воплощением Аполлона, был согласен идти под венец только с земною же Венерою. В-третьих, богатыми (в строгом смысле этого слова) их можно было назвать лишь с большой натяжкой. Да, у многих вдовушек есть кое-какой капиталец, а кто-то еще владеет имением с полусотней душ… но разве этого достаточно, чтобы с гордостью заявить позеленевшим от зависти подружкам: «А я выхожу замуж за самого пана Юрека Беджиховского!» Словом, поиски продолжались, но не приносили желаемого результата. Пан Беджиховский приуныл было, решив, что желаемое можно сыскать только в Киеве, а то и в более дальних городах – Львове, Кракове, Варшаве. Как вдруг его взгляд упал на панну Агнешку Краливскую. Сверкнула молния, громыхнул раскатистый гром, ноги вросли в землю, сжалось сердце и сладко заныло в паху… Одним словом, пан понял: «Вот она!!!»
Девушку он много раз видел и раньше, конечно, но потенциальная невеста с почти плоской грудью, узкими бедрами (худобу которых не могли скрыть даже пышные юбки) и костлявым бледным личиком, напряженно-испуганно смотрящая по сторонам с таким выражением, будто вот-вот расплачется, не привлекла его внимания. Даже бесспорные факты наличия невинности и очень хорошего приданого (дочь управляющего княжеским замком как-никак!) не могли заменить отсутствующую красоту. Так что не судьба ей называться пани Беджиховской… А потом, через весьма краткое время, природа решила, что пора бутончику распускаться, сиречь жестоко комплексующему из-за невзрачной внешности гаденькому утенку превращаться в красавца лебедя… точнее, в красавицу лебедь. Что она с удовольствием и сделала, заставив пана Беджиховского сначала остолбенеть, а потом завопить во всю глотку: «Идиот!!!» Мысленно, разумеется.
Как он мог так опростоволоситься! Подумаешь – плоскогрудая, узкобедрая, с испуганными глазами! Подождал бы немного, всех-то забот! Жена все равно стала бы такой же красавицей, а ее денежки давно принадлежали бы ему как законному супругу! Ну, ничего, это не беда. Всего лишь досадная задержка… Вот теперь надо ковать железо, пока горячо!
И пан Беджиховский принялся за «ковку», ничуть не сомневаясь в успехе. Поскольку, как все самодовольные болваны, искренне считал себя неотразимым красавцем и кладезем всех достоинств.
Тем сильнее было его разочарование. А также – ненависть к проклятому выскочке Подопригоре-Пшекшивильскому и будущей пани (похоже, все к этому идет!) Агнешке Подопригоре-Пшекшивильской…
…А потенциальная пани Подопригора-Пшекшивильская, ехавшая в одной повозке со странной московитянкой, вверенной ее попечению, и наравне с ней жестоко страдавшая от тряски, пыли и страха, пыталась найти ответы на целую кучу вопросов, терзавших ее прелестную головку. И заодно разобраться в таком же количестве незнакомых доселе чувств, растревоживших ее горячее сердечко.
А вопросы эти и чувства были такими, что недалеко и до умопомешательства. Ну а мысль, что даже куда более опытной женщине пришлось бы на ее месте нелегко, являлась слабым утешением.
Ознакомительная версия.
