Ознакомительная версия.
Опытным репортерам казалось странным, что человек, номинально занимающий пост государственного секретаря, которому – теоретически – полагалось обладать таким достоинством и весом, чтобы он мог иметь дело с представителями иностранных держав, фактически является уполномоченным по делам печати, пусть даже уполномоченным самого президента.
По всему Вашингтону, по всей Америке прокатилась волна протестов.
Непокорных членов Конгресса заключили в окружную тюрьму. К этой тюрьме зимним вечером направилась толпа, воинственно настроенная против самого Уиндрипа, за которого многие из демонстрантов голосовали.
В толпе шли сотни возмущенных негров, вооруженных ножами и старыми револьверами, так как одним из арестованных членов Конгресса оказался негр из штата Джорджия – первый цветной из этого штата, который после Гражданской войны попал в Конгресс.
Окружая тюрьму, демонстранты обнаружили за пулеметами несколько солдат регулярной армии, множество полицейских и целую ватагу минитменов, над которыми в толпе стали глумиться, называя их «мышками», «оловянными солдатиками» и «маменькиными сынками». Минитмены нервно поглядывали на своих командиров и на солдат регулярной армии, которые, как профессионалы, делали вид, что им вовсе не страшно. Из толпы полетели бутылки и тухлая рыба. С полдюжины полицейских с револьверами и дубинками, попытавшихся оттеснить назад передних из наступавших, были сметены человеческим потоком, и те, кому удалось выбраться, оказались сильно помятыми и ободранными. Прозвучало два выстрела – один из минитменов рухнул на ступени тюрьмы, другой же удержался на ногах, нелепо поддерживая собственную руку, из которой лилась кровь.
Минитмены перепугались – что вы, они вовсе и не считали себя настоящими солдатами, а лишь хотели позабавиться маршировкой. Они стали шмыгать в толпу, пытаясь скрыться, срывая с головы форменные фуражки. В этот момент из мощного громкоговорителя, установленного в нижнем окне тюрьмы, завопил голос президента Берзелиоса Уиндрипа:
– Я обращаюсь к вам, мои ребята – минитмены – по всей Америке! Вы, и только вы одни, поможете мне снова сделать Америку гордой, богатой страной. Вас презирали. Считали вас «низшим классом». Вам не давали работы, вам предлагали убираться прочь и получать пособие. Вас загоняли во вшивые лагеря. Вы были нехороши, потому что вы были бедны. Я говорю вам, что со вчерашнего дня вы стали высшей знатью страны… аристократией… творцами новой Америки, Америки свободы и справедливости. Ребята! Я нуждаюсь в вас! Помогите мне… помогите мне помочь вам! Держитесь крепко! Всякого, кто окажет вам сопротивление… проткните штыком, как свинью!
Пулеметчик из минитменов, благоговейно слушавший речь, открыл стрельбу. В толпе стали падать. Минитмены настигали раненых и приканчивали их штыком в спину. Получилась препотешная неразбериха, и у беглецов, когда они падали друг на дружку, был такой испуганный, такой нелепый вид.
Минитмены и не предполагали в скучные часы обучения штыковой атаке, что это может быть так здорово. Вот когда у них разгорелся аппетит! Разве сам президент Соединенных Штатов не сказал каждому из них лично, что нуждается в его помощи?
Когда уцелевшие члены Конгресса отважились войти в Капитолий, они обнаружили, что он занят минитменами, а во дворе расположился полк солдат регулярной армии под командой генерал-майора Мейнеке.
Председатель палаты представителей и преподобный мистер Пирли Бикрофт, вице-президент США и председатель сената, сочли возможным объявить, что кворум налицо. (Если многие члены Конгресса предпочли отправиться в тюрьму и бить там баклуши, вместо того, чтобы присутствовать на заседании Конгресса, то кто в этом виноват?) Обе палаты приняли постановление, объявлявшее пункт пятнадцатый временно вступившим в силу на весь период «кризиса», – законность такого постановления была весьма сомнительной, но кто мог ее оспаривать, когда члены Верховного суда, из которых, правда, никто не подвергся «превентивному аресту», были задержаны у себя на дому отрядами минитменов?
Епископ Пол Питер Прэнг был (как рассказывали впоследствии его друзья) в отчаянии от уиндриповского государственного переворота. Не подлежит сомнению, сетовал он, что мистер Уиндрип совсем упустил из виду и не включил христианское миролюбие в программу, заимствованную им у «Лиги забытых людей». Хотя мистер Прэнг в знак удовлетворения перестал выступать по радио с момента, когда справедливость и братство в лице Берзелиоса Уиндрипа восторжествовали, у него появилось желание еще раз предостеречь массы; но, когда он позвонил на хорошо знакомую ему радиостанцию в Чикаго, директор сообщил ему, что «доступ в эфир временно прекращен», за исключением тех случаев, когда имеется специальное разрешение канцелярии Ли Сарасона. (Это была только одна из шестнадцати обязанностей, взятых на себя за истекшую неделю Ли Сарасоном с его шестьюстами новыми помощниками.) Немного робея, епископ Прэнг добрался на машине Персеполиса, где он жил (штат Индиана), до аэропорта в Индианаполисе и ночным рейсом вылетел в Вашингтон для того, чтобы отчитать, а может быть, отшлепать своего непослушного ученика Бэза.
Его без особых затруднений допустили к президенту. Пробыл он в Белом доме, как взволнованно сообщали газеты, целых шесть часов, но провел ли он все это время с президентом, так и не удалось выяснить. В три часа дня видели, как Прэнг вышел через боковую дверь и взял такси. Заметили, что он был бледен и пошатывался.
Перед отелем, где остановился епископ, его стала теснить толпа, из которой раздавались удивительно спокойные, заученные крики: «Линчевать его… Долой врагов Уиндрипа!» Дюжина минитменов пробилась сквозь толпу и окружила епископа. Младший лейтенант рявкнул на толпу так, чтобы все могли слышать: «Эй вы, трусы! Оставьте епископа в покое! Пойдемте с нами, епископ. Мы позаботимся о вашей безопасности».
Миллионы людей услышали в этот вечер по радио официальное сообщение о том, что для предупреждения злодейств таинственных заговорщиков, вероятно, большевиков, епископ Прэнг помещен в безопасное убежище – окружную тюрьму. Следом передали личное заявление президента Уиндрипа: «Я чрезвычайно рад возможности спасти от ужасных агитаторов моего друга и наставника епископа Пола Питера Прэнга, которого я люблю и уважаю больше, чем кого-либо на свете».
Цензура была еще наложена не на всю печать; дело ограничивалось пока случайными арестами отдельных журналистов, повинных в оскорблении правительства или командиров минитменов на местах; в газетах, продолжавших находиться в оппозиции к Уиндрипу, проскользнул далеко не лестный намек на то, что епископ Прэнг, позволивший себе упрекать президента, был просто-напросто упрятан в тюрьму и что всякие разговоры о «спасении» – чепуха. Слухи эти достигли Персеполиса.
Ознакомительная версия.
