Но я хорошо помнил, что чувствовал, увидев летящее прямо в «Аврору» ядро, и хотел приложить все силы для недопущения ничего подобного в будущем. Торпеды и бомбардировщики – это, конечно, здорово, но их применение ограничено погодными условиями. Независимы же от них только пушки.
Мои полуавтоматические двадцатисемимиллиметровые, коих у нас было две штуки – очень серьезное оружие против шлюпок, но вряд ли они смогут быстро нанести существенный ущерб даже не очень большому кораблю. Значит, настала пора делать нормальные орудия калибром миллиметров сто.
Разумеется, они получатся хреноватыми даже по меркам русско-японской войны, но ничего лучшего нам пока не осилить, хоть я вывернись над ними наизнанку. Тем более что противостоять им будут не броненосцы адмирала Того, а в худшем случае деревянные линейные корабли, а то и вовсе галеоны.
По результатам экспериментов я уже принял решение, что стволы наших орудий должны быть нарезными, потому как опыты с оперенными снарядами не дали хоть сколько-нибудь приличных результатов. В общем, лучше один раз помучиться со стволом и потом не знать горя при стрельбе, чем наоборот. Тем более что в принципе инструмент для нарезки ствола большого диаметра сделать даже проще, чем для маленького. Правда, возиться с ним придется куда дольше, тут уж никуда не денешься. Причем я уже почти сделал этот самый инструмент.
В качестве источника заготовок для резцов отлично подошел пильный диск с твердосплавными напайками. Пятнадцать минут возни с алмазной шарошкой – и у вас в руках один зуб на стальной полосе заранее размеченной формы. Еще час, это если с перерывами – готов комплект, то есть четыре штуки. Они устанавливается в стальной цилиндр с прорезями, гнездами для разжимающих резцы пружин и шестигранным отверстием в центре. За один проход по стволу такая головка создаст четыре нареза глубиной около пяти сотых миллиметра. Семь-восемь проходов – первые четыре нареза готовы, головка поворачивается на определенный угол и строгание начинается по новой. И так до тех пор, пока нарезов потребной глубины не наберется тридцать два.
Правда, у некоторых может возникнуть вопрос – с какого перепуга эти самые нарезы получатся спиральными?
– А для чего, по-вашему, у меня именно шестигранное отверстие в центре головки? Она идет по шестигранному прутку. Если он будет прямой, то и нарезы выйдут прямыми, но нам такие не нужны, и я уже пробовал, хорошо разогрев, закручивать прут в спираль. Получилось, кстати, даже лучше, чем я надеялся, ибо шаг закрутки вышел переменным. Так это и замечательно, если нарезы в начале ствола будут круче, чем в конце! Там ведь снаряд разгонится до полной скорости, и, значит, в случае крутых нарезов может сорвать направляющие пояски.
Но одной головки, пусть даже с витым направляющим шестигранником, для изготовления ствола мало. Нужен станок, где будет зажата заготовка, а какой-то механизм начнет потихоньку проталкивать через нее мою головку. Основа же практически любого станка называется станиной.
Поначалу у меня была мысль попытаться ее отлить, потому как в детстве я как-то попробовал силы в художественном литье и испортил аж два мельхиоровых обеденных сервиза, а кроме того – читал книгу Дюма «Асканио». Но, подумав, пришел к выводу, что этого багажа знаний и навыков не хватит. То есть когда-нибудь, разумеется, придется вникать в тонкости чугунного литья, но станина-то мне нужна прямо сейчас! И раз ее нельзя отлить, эту железяку надо сварить из рельсов.
– Ты их что, покупать собрался? – тут же среагировала жаба.
– Вот еще! Неподалеку от моей дачи есть кусок заброшенной ветки, оттуда и позаимствуем. Но перед этим надо сцепить все три форпостовских трактора цугом и замерить развиваемое ими тяговое усилие. Чтобы знать, какими порциями за раз тащить рельсы из будущего, где они все равно когда-нибудь проржавеют до шпал, в светлое прошлое.
Зима шестого года новой эры, то есть одна тысяча пятьсот восемьдесят пятого от рождества Христова, выдалась суровой. Весь июль температура даже днем не поднималась выше плюс восьми градусов, а ночью иногда падала почти до нуля. Более того, целых два раза выпадал снег! Правда, таял он быстро, через два-три часа. Но я все равно беспокоился за грядки с новозеландским льном, коих неподалеку от Форпоста было две штуки.
Хоть Новая Зеландия и находилась не очень далеко от нас, эти растения были родом не оттуда, а из цветочных магазинов города Москвы.
Ростки первой разновидности имели по три-четыре листика и пятнадцать-двадцать сантиметров высоты, стоили по сто сорок рублей штука и были доставлены в мой гараж бесплатно, потому как я заказал сразу полсотни. Но все-таки они не очень походили на фото новозеландского льна из интернета, хоть курьер и уверял меня, что это самый настоящий «формиум тенакс». Да, но почему он тогда лиловый с какими-то желтыми полосками по краям листьев? Ах, сорт такой? Ладно, черт с ним, сойдет.
Но на всякий случай я купил и других ростков, правильных, то есть зеленых. Эти были вдвое выше и куда разлапистей, но зато стоили чуть за тысячу, так что жаба позволила мне приобрести только десяток. За ними, блин, пришлось еще ехать в Балашиху.
Вся эта ботаника весной была высажена метрах в ста от моего дома, обнесена забором, чтобы местная фауна ее не погрызла, и вроде неплохо принялась, но тут потихоньку началась зима. И теперь меня одолевало беспокойство – не погибнут ли растения от холода? За них же деньги плачены, и не такие уж малые! Не сравнить со всякими семенами, которые стоили такие копейки, что цифр не запомнила даже жаба.
У меня даже мелькнула мысль накрыть грядки пленкой, но, подумав, я от нее отказался. Ибо развожу не цветы, а промышленную культуру, смысл в которой будет только тогда, когда она сможет расти на открытом грунте и с минимальным вмешательством человека. Этот формиум даст волокна, самые прочные из всех растительных, но не прыгать же ради них вокруг каждого куста! В общем, пусть пока выживают сами по себе, а я посмотрю на результат.
Лен, как ни странно, нормально перенос холода – погиб только один кустик, да и то малоценный, то есть лиловый. Но зима вышла трудной не только для растений, но и для людей.
Нет, все пришельцы из двадцать первого века чувствовали себя прекрасно. Мориори тоже неплохо переносили холода, на их острове иногда случались подобные зимы. Тасманийцы вообще не видели в погоде ничего особенного – получив армейские полушерстяные одеяла, они даже не каждый день топили печки-пошехонки в своих маленьких бытовках на южной окраине Форпоста. Но вот уроженцам Хендесона и Питкэрна пришлось туго. Пациенты у доктора Зябликова не переводились, один даже ухитрился схватить воспаление легких, но, будучи исколот антибиотиками, через две недели поправился. А вот дети, даже грудные, почти не болели – видимо, их акклиматизация прошла быстрее и легче.
