— Счас вызнаем, зачем он к нам пробрался, — с непонятным азартом потер руки Ноздряй. — А ну, тащите его к тому бревнышку… Так. Теперь кольчужку да рубаху сымите… Привязывай, привязывай к бревнышку… Помните, спрашивали, зачем мне здесь плеть? А вот и сгодилась.
Хищно ощерившись, Ноздряй со свистом раскрутил в воздухе конец плети, с размаху опустив его на спину Ждана. Отрок дернулся, закричал. Полетели вокруг мелкие капельки крови — удар сразу же рассек кожу. К кровавому шраму чрез всю спину тут же прибавился второй, затем третий.
— Ну? Так зачем к нам шел?
— Вятше… воеводе… скажу… — со стоном прошептал отрок.
— Нет уж, и нам сейчас скажешь. — Ноздряй гнусно осклабился. — А не скажешь, так, ровно пес, сдохнешь.
— Да не лазутчик я! — с обидой выкрикнул Ждан. — Вятшу, говорю, позовите… воеводу. Ему скажу…
— Ишь ты… — Ноздряй еще раз стегнул пленника. Тот дернулся, застонал…
Еще бы не застонать. Такая. боль… жуткая. И ладно бы от врагов, а то от своих, что самое-то обидное. И ведь не расскажешь ничего — нельзя. Так и погибнешь здесь под плетью.
— Получай!
— Ну что-же вы? Ведь я же свой, свой… ну неужели вы не чувствуете, неужели так глупо попался бы настоящий лазутчик? Или вам все равно, кого бить? Ну, перестаньте же, перестаньте…
— Здорово ты управляешься, дядько Ноздряй, — завистливо произнес кто-то из парней. — А дай мне попробовать.
— Пробуй, — пожал плечами Ноздряй. — Не, замахивайся не так, с оттягом… Во!
Ждан снова дернулся, с ужасом сознавая, что не может ничего придумать.
— А вот дай-ка обратно. — Ноздряй засмеялся. — Покажу, как позвоночник перешибить. Единым ударом.
— Ну-ка, ну-ка…
— Главное тут — примериться…
— Стойте! — закрутил головой Ждан, светлые волосы его растрепались, серые глаза смотрели с ужасом. — Лазутчик я, лазутчик. Признаю!
— Поздно, парень.
— А за лазутчиков, между прочим, награда положена! Эй, слышите меня, парни? — Ждан извернулся, как уж, увидел, что хитрость его достигла цели.
Парни переглянулись. Один из них перехватил нанесенную для последнего удара плеть.
— Охолони-ка, дядько. За лазутчика ведь и впрямь наградят.
— Ужо, Вятша-воевода серебришка отвалит изрядно, — подначил Ждан, инстинктивно стараясь, чтоб в головах парней сформировалась устойчивая цепочка: лазутчик — Вятша — серебро. Чтоб серебро связалось у них именно с Вятшей.
— Инда и впрямь утащить к воеводе? — раздумчиво протянул кто-то. — Не к Вятше, так к Хаснульфу.
— От Хаснульфа мы точно ничего не дождемся, — неожиданно подал верную мысль Ноздряй. — Лучше уж, в таком разе, к Вятше. Выводите коней.
Ого, у них еще и кони? Тогда быстро доедем.
Ждана отвязали от бревна, снова скрутили ему руки, на этот раз спереди, другой конец веревки привязали к седлу, по-хазарски. Конь-то оказался один, на него и уселся Ноздряй, хлестнул плетью, помчался, отрок едва не упал — хорошо, поддержали под руки бегущие рядом парни, закричали недовольно:
— Не так быстро, дядько…
И вот уже впереди, за деревьями, показались шатры, бревенчатые осадные башни, пороки. А за ними тянулись широкой бесконечной лентой зубчатые стены столицы ромеев.
Просторный шатер воеводы Вятши стоял рядом с княжеским. Вился на ветру алый стяг-прапор.
— Куда? — заступили дорогу хмурые стражи.
— К воеводе, с лазутчиком.
— Что такое? — высунулся из шатра Вятша. Кинул взгляд на Ждана, усмехнулся, косо посмотрел на Ноздряя.
— Кто такие?
— Сотника Гостомали вой, Ноздряй и Викул с Караем.
— Запомню, — глядя на окровавленную спину Ждана, недобро прошептал воевода и распорядился: — Лазутчика — в мой шатер. Туда же — лекаря. Этим троим — серебра… А завтра пусть идут к башням вместе со всеми, и чтоб в первых рядах, хватит в охранении прохлаждаться!
Князь заметил всадников еще издали, сразу же опознал Вятшу и скакавшего чуть впереди Ждана. Нетерпеливо вышел навстречу из-за кустов.
— Что-то долго.
— Так ведь еле отыскал, княже, — доложил Ждан и вдруг медленно повалился на бок. Творимир едва успел подхватить отрока.
— Что с ним? — Хельги нахмурился. — Ранен?
— Пустяки, — усмехнулся Вятша. — Всего-навсего отведал плетей. Заживет. — Молодой воевода вопросительно посмотрел на князя, не осмеливаясь спросить, зачем тот явился. Все уже сделано? Так быстро?
— Нам нужны повозки, — сказал князь. — Много повозок и чуть-чуть серебра — нанять возчиков.
— Серебро найдем, а вот повозки… — Вятша задумался, взъерошил затылок. — Мы ведь пришли на ладьях, княже… Какие уж тут повозки?
— Жаль… — Хельги вдруг озорно улыбнулся, почувствовав внутри себя такой знакомый холод. — Надеюсь, там хорошая дорога… — Он назвал деревню.
— Отличная, — улыбнулся Вятша. — Еще римская.
— Значит, и впрямь хорошая. Вот что, насады можно поставить на колеса? Волов мы найдем в деревнях…
Они подъехали ночью к Калигарийским воротам.
— Адрианополь!
— Никея!
Скрипя, заработали подъемные механизмы. Погонщики подогнали волов.
— Куда сгружать, хозяин?
— Странные у вас телеги, — усмехнулся невидимый в темноте стражник. — Длинные, большие, востроносые. Словно морские челны-моноксилы… Постойте-ка…
— Эй, страж, нечего тут пялиться, делай свое дело.
— Я и делаю… Вон туда сворачивайте. Пустые дворы Влахернского дворца на короткое время огласились скрипом колес и приглушенной руганью погонщиков, которых снова заставили трудиться в качестве грузчиков. Чуть позже подошли рабы, пригнанные Филимоном. Разгрузились споро — еще не рассвело, а на просторном дворе уже громоздились штабеля бревен и досок. Отборный ливанский кедр. На вес золота.
Пока разгружали, Хельги прогулялся по живописным развалинам. Всюду запустение, тлен… Э, нет — вот этой дорожкой, судя по всему, не так давно пользовались. Князь прошелся по узкой мощеной аллее, пока не наткнулся на какую-то глубокую яму, похожую на заброшенную цирковую арену, коей, собственно, она и являлась. Почудилось вдруг, будто где-то под землею послышался приглушенный звериный рык! Не поленившись, Хельги, вытащив из ножен кинжал, спрыгнул в яму — под ложей, когда-то красивой, а ныне обшарпанной, имелись большие ворота, предназначенные для выхода на арену артистов… и зверей.
Князь потрогал петли, ощутил пальцами масло. Смазаны! Снова прислушался и, не услыхав на этот раз никакого рычания, пожал плечами и выбрался из ямы.
Пустые поставленные на колеса ладьи за стенами встречал Вятша с преданными воинами.
— Заворачивай, — распорядился он возчиками. — Будете целый день ездить сегодня вдоль стен, там, где возможно. Получите еще столько же серебра, сколько уже получили.
Возчики обрадованно загалдели.
— Хитрая штука, — ухмыльнулся один из воинов. — Так, может, и на штурм пойти на ладейках?
Вятша вздохнул:
— Застрянем. Да и волы выдохнутся, это ж тебе не по дороге. Однако, думаю, напугаем ромеев изрядно!
— Умная у тебя голова, воевода.
— Не у меня — у князя.
Утром на площадях и улицах Константинополя царила паника. Нехорошие, странные вести приходили с городских стен.
— Русы идут, русы! Едут на штурм на ладьях по суше, аки по морю!
— Все за грехи наши! Видно, сам дьявол ворожит варварам.
— Спасайтесь, люди, спасайтесь!
Слушая эти сплетни, возле небольшой таверны у площади Быка стояли Хельги с Ирландцем, поджидая ушлого чиновника Филимона Варзу.
— Русы? На ладьях, на колесах? Да что вы, быть такого не может. Брехня!
Глава 11
КУРТИЗАНКА
Осень 873 г. Константинополь
…Девицы и парни смотрели на их пляску молча, серьезно, как на необычно важное дело, солидные люди частью ушли во двор, остались только осовевшие, неподвижно пьяные.
М. Горький. «Дело Артамоновых»
Девушка, которая сбежала из веселого дома, принадлежащего — через подставных лиц — эпарху… Кто ж о ней говорил? Кажется, Ирландец… или Никифор? Не важно. Лишь бы найти. Вероятно, это девица особого склада, из тех, кого называют павшими куртизанками, значит, и обитает она в соответствующем месте, где-нибудь в таких районах, куда вход приличному человеку с наступлением темноты заказан. Значит, нужно идти в эти районы. Вряд ли лица такой профессии, как сбежавшая куртизанка, совсем не общаются между собой, скорее наоборот. Кто бы только провел к ним? Можно, конечно, отправиться и самому, на свой страх и риск, — да только кто расскажет хоть что-нибудь чужаку? Нужен кто-то свой. Свой — для жителей городского дна. Какой-нибудь нищий, мелкий воришка, сутенер… Стоп! Кажется, на эту тему много чего может поведать Диомид, сын Евдокии. Судя по его рассказам, этот парень знает злачные места как свои пять пальцев. Тем лучше…
