План Диссертанта - Александр Михайлович Бруссуев

— Наша страна, — усмехнулся тот. — Вы что-нибудь помните?

— Помню, — охотно согласился Тойво. — Багровый прилив и тягостные мысли.

— Похвально, — кивнул головой врач, блеснув стеклами пенсне. — Редко кто свое беспамятство может вспомнить. А по жизни есть какие соображения?

Тойво вздохнул. Вроде бы чувствовал себе не совсем паршиво. Вроде бы даже неплохо. Только есть охота. И пить тоже охота. Все охота.

— Доктор лечит, врач — калечит, — сказал он первое, что пришло в голову. — Раз мы говорим на «великом и могучем, правдивом и свободном», то я снова в СССР.

Голос у доктора был приятный, говорил он правильно, нисколько не страдая косноязычием. Вероятно, старой закалки — царской еще.

— Вы знаете, товарищ врач, мне бы помыться, — сказал Тойво. — А то я только недавно откинулся, весь тюрьмой пропах, как последний урка. Нет, если вы меня опять в тюрьму везете — тогда ладно, перетерплю как-нибудь.

— Ну, — доктор задумчиво почесал свой нос. — Насчет тюрьмы не знаю, но душ принять вы здесь можете. Герои должны выглядеть геройски.

Да уж — герой! Антикайнен помнил, что была кампания в его поддержку, опять же — Орден Красной Звезды, но теперь в Советской России героев определяют не по заслугам, а по доносам. На Куусинена ссылаться не приходится — он по другому ведомству.

— А что у нас с Бокием? — поинтересовался Тойво.

— А что у нас с Бокием? — удивился врач. — С ним как раз ничего. Расстреляли, если не изменяет память, три года назад. Враг народа и все такое.

Вот так дела! Стало быть и на всемогущего товарища Глеба сослаться нельзя — типа его задание, его сотрудник. Или, наоборот, можно — теперь уже никто не проверит. Однако могут тогда объявить врагом за компанию. Антикайнен призадумался.

— Вижу, все у вас с организмом нормально: голова работает, остальное заработает. Не так уж долго осталось до приезда в Москву, так что давайте-ка готовиться потихоньку к возвращению в строй, так сказать, — сказал врач и принялся ловко отсоединять капельницу. — Жаков вас таким молодцом изобразил!

Тойво выбрался из своего купе, чтобы дойти до душевого отделения, в которое его направил врач. «Эх, даже имя у него не спросил!» — подумалось ему. Он медленно шел в хвостовую часть вагона, приноравливаясь к легким наклонам и покачиванию железнодорожного состава. К его удивлению никакого приподнятого настроения по поводу успешного побега из крепости не было. Была большая, можно сказать — смертельная — усталость.

И душ бодрости никакой не доставил. Облегчение — это, безусловно, но и только. Казалось, впереди столько проблем, которых ему предстоит решить, что голова кругом идет.

Неожиданно в коридор высунулось полуголое тело Тайми. Вот он как раза был в отличном расположении духа. Какая-то женщина в глубине купе ненатурально смеялась, отчего смех был визгливым и неприятным.

— Эй, шюцкор, — сказало полуголое тело. — Без обид — ладно?

Тойво в ответ пожал плечами, проходя мимо, потом повернулся и проговорил:

— Тебе с этим жить.

— Проживу как-нибудь, — радостно ответил Адольф. — Уж будь спокоен!

Антикайнен вернулся к себе в купе. Оно уже было пусто: ни врача, ни капельниц, ни медицинских прибамбасов. Едва только присел на не по-вагонному широкое спальное место, как в дверь раздался легкий стук, и следом приятный женский голос произнес:

— Обед.

Дверь отъехала в сторону и в нее протиснулся толстый мужик в белом и с белым колпаком на круглой, как арбуз, голове. Перед собой он катил тележку с кастрюлями, бутылками, кувшином и ведерком со льдом.

Тойво удивился: с такой внешностью говорить нужно несколько другим голосом — хриплым басом или фальцетом, на худой конец.

— Мы предлагаем вам уху из стерлядки, запеченных с яблоками рябчиков и клюквенный морс. Для аппетита коньяк, водку или пиво. Можно и вино, но вы его, насколько удалось узнать, не жалуете.

Мужик в колпаке широко улыбался, выказывая щербатость во рту. Но голос был очень приятным. Блин, да женский это был голос!

— Что с вами?

Тойво сглотнул, мужик так же лыбился. Антикайнен решил подняться со своего места и, наконец, заметил миниатюрную девушку, которую почти скрывала внушительная фигура с тележкой.

— Все в порядке, — сказал он. — Просто начал истекать слюной.

И он плотоядно улыбнулся девушке. Получилось несколько двусмысленно. Но она не смутилась, поправила красную косынку на голове и строго сказала мужику:

— Василий, сервируй всего понемногу. Водку в ведро. Потом можешь идти.

Тот ловко и сногсшибательно быстро устроил на столе еду, закуску и выпивку, словно бы по мановению белоснежного полотенца превратив купе в часть ресторана «Яр».

— Приятного аппетита! — проговорил он гулким, словно из ведра, голосом. — Товарищ Антикайнен! Можно вас попросить сделать одолжение?

Тойво вопросительно посмотрел на него: что за одолжение? Не сморкаться в занавески, не плеваться на пол, не бросаться огрызками?

— Подпишитесь мне здесь в книге, — с ноткой стеснения проговорил Василий. — У нас тут некоторые великие советские люди оставляют автографы в графе посетителей. А также, иностранные революционеры и соратники Карла Маркса и Фридриха Энгельса.

Тойво хотел, было возразить, де не великий он человек, но девушка в косынке его опередила.

— Вот вам перо! — сказала она. — Все советские люди помнят вашу героическую борьбу с буржуазией, ваши подвиги на «лыжне Антикайнена», вашу стойкость и мужество в застенках.

А дальше был вкуснейший обед, а потом был замечательный отдых, а потом девушка — уже без косынки — ушла, а потом они приехали на Ленинградский вокзал в столице нашей Родины городе Москве.

Их встречал небольшой оркестр из духовых инструментов с барабаном и бубном, отряд пионэров в красных галстуках и пилотках, а также несколько пионэрок в развевающихся на легком ветру синих юбках.

Несколько официальных лиц, приехавших тем же самым поездом, радостно и воодушевленно пролаяли приветственные слова, посвященные возвращению на Родину «несгибаемого борца Адольфа Тайми», а потом, после небольшой паузы — «второго несгибаемого борца Антикайнена». Слова речей в живом эфире корректировались с единственного на множественное число. Иногда этого не получалось.

Тойво не удивлялся и не обижался: мероприятие рассчитывалось изначально на одного «героя», а