реально начал опасаться, как бы эта лестница не развалилась к чертям собачьим.
Тетя Мира оглянулась, убедившись, что мы остались одни, а потом мелкими шажочками подобралась ко мне совсем близко и принялась извиняться за доставленные неудобства. Раз десять извинилась. Причём с такими интонациями, будто для меня это имело какое-то значение.
Я, конечно, не стал расстраивать женщину. Не стал говорить ей, что мне вообще плевать глубоко и на Цилю, и на саму тетю Миру. Но когда она пошла на одиннадцатый раз, решительно взял женщину за плечи, развернул к выходу и подтолкнул в спину.
— Это все очень интересно, однако мне пора уходить. Тем более, вы в курсе моих планов. Хотя, чего уж я скромничаю. Не только вы. Половина города, похоже, в курсе. Так что… С удовольствием обсудил бы с вами тему воспитания детей, но давайте в следующий раз.
— Таки вам уже пора? Ах, ну, да… Все понимаю. — Тетя Мира затрясла головой, словно китайский болванчик. Но покидать комнату не торопилась.
Этот факт, кстати, внезапно показался мне подозрительным. Притихшая относительно денег паранойя, вернее относительно того, что все вокруг только и ждут возможности их скомуниздить, снова радостно подняла голову.
Я быстро глянул в сторону шкафа, дабы убедиться, что дверца прикрыта плотно. Потом подхватил тетю Миру под ручку и натурально вытащил ее из комнаты на лестницу. Комнату, само собой, закрыл на замок. Хотя, маята в душе́ все равно оставалась.
— Скажите, как найти старый пустырь? — Поинтересовался я у хозяйки.
В конце концов, раз она знает, что сегодня намечаются всякие мутные дела, почему бы и не спросить в лоб. Я понятия не имею, где искать этот долбаный пустырь.
Когда вчера вечером спрашивал Рому, тот ответил, мол, каждый дурак знает. Сегодня спросил Гольдмана, но Миша отделался такой же фразой. Радовал факт, что я, видимо, всё-таки не дурак, раз не знаю.
Тетя Мира в двух словах объяснила, как найти нужное место. Я искренне ее поблагодарил за помощь и благополучно покинул свое временное жилище. А я очень надеюсь, что оно временное…
И вот уже в тот момент надо было призадуматься, точно ли мне надо идти на встречу? Ведь вполне ясно, если с самого начала все пошло через жопу, так и продолжать не надо. Потому что голова от жопы очень далеко, и суть происходящего никак не сможет резко свернуть в положительном направлении. Но, нет…
Я топал по улице, в сторону пустыря, успокаивая себя тем, что раз уж мне дали второй шанс,( хотя кто об этом просил? ), то, наверное, вряд ли сделали это ради глупой перспективы погибнуть в бандитской перестрелке во время ограбления. Значит, все должно быть если не хорошо, то хотя бы нормально.
Ну, да… Ну, да…
— Ну-у-у…И шо? Я не слышу ни одного го́дного объяснения. Как это так вдруг вышло, шо ограбление склада, которое меня дюже интересовало, превратилося в цирк с кловунами? А? Как это так вышло, шо вместо серьезной репутации я вдруг начал у приличных людей вызывать смех? Кто нынче не гыгочет над Батей? А? Собаки на улице и те животы надорвали. Седой, ты подсуропил нам этого гражданина. С тебя и спрос.
Седой, который замер посреди комнаты, а стояли мы рядышком, как те самые пресловутые двое из ларца, тяжело вздохнул, всем своим видом изображая раскаяние.
Если вспомнить, что о данном персонаже во время нашей встречи рассказал Гольдман, подозреваю, демонстративное раскаяние Седого — это больше игра на публику. А вернее — спектакль для меня. Наверное, Батя — сторонник позиции «бей своих, чтоб чужие боялись». Вот сейчас именно это и происходило. Моральное избиение «своих». Но я ни на секунду не сомневаюсь, что очень скоро весь процесс перейдет на меня. И в моем случае избиение уже не факт, что останется моральным.
Батя, кстати, упорно не смотрел в мою сторону. Пока что не смотрел…Но буквально прожигал глазами своего ближайшего советника и правую руку. Видимо, это должно было меня напрячь или вызвать нервный стресс. Этакий психологический ход со стороны главаря банды.
А я и без всяких спектаклей был напряжён. Нервный стресс, правда, уже прошел. Несколько часов назад. Было время успокоиться, сидя в темноте. Меня в данную секунду больше всего волновало то, что я, как и предполагал, оказался в итоге между трех огней — злой Батя, который чувствовал себя обосравшимся перед другими серьезными людьми этого города; злой майор Сирота, которому уже, думаю, доложили о налете, закончившемся совсем не так, как майор рассчитывал, и, предположительно, не сильно довольные бандиты из «Черной кошки». Просто они, в отличие от первых двух огней, чуть позже узнают, что у них есть повод для недовольства. Как начнут угнанную машину разгружать, так и узнают…
— И что мне с тобой делать, Седой… — Многозначительно протянул Батя.
Он сунул руку за спину и жестом фокусника вытащил… пистолет. Даже любопытно, где эта штуковина была спрятана? Сидел главарь на стуле, рядом больше ничего не наблюдалось. Ни стола, ни шкафа, ни какой-нибудь всратой тумбочки. В комнате вообще было мало мебель. Вернее, нисколько. Кроме стула, который, как назло, меня ужасно отвлекал своим видом.
Он до безумия был похож на один из тех двенадцати стульев, которые в экранизаций бессмертного произведения Ильфа и Петрова искал товарищ Бендер. Вот прямо один в один. Такие же цветочки на ткани и такие же вензеля на спинке. Мне казалось, того и гляди в помещение, где я сейчас нахожусь, зайдёт Ося Бендер, в белой кепке, с полосатым шарфом на шее. Пинком скинет недовольного Батю, а потом стрельнёт глазами в мою сторону и скажет:
— Нас никто не любит, если не считать Уголовного розыска, который тоже нас не любит.
Не знаю, почему в голову лезла именно эта фраза. Может потому, что лично меня в данный момент Уголовный розыск в лице начальника отдела по борьбе с бандитизмом тоже сильно не любит. Ибо я запорол весь план майора Сироты к чертям собачьим.
Впрочем, я даже не знаю, почему мне вообще в голову лез Остап Бендер. Ситуация, в которой сейчас оказались мы с Седым, совсем не располагала к юмору.
Хрен с ним, с Седым. Зачем я о нем думаю? Ему ничего плохого точно не светит в итоге. А вот меня с минуты на минуту вполне могут грохнуть. Я, кстати, не против, если все-таки вместе с
