— Ну так чего же мы ждем, Прокоп? — он поволок оруженосца за рукав. — Пойдем! И еще, давай-ка и эту девицу с собой прихвати! Нечего просватанной девке около мужей тереться! Я побеседую с ней, научу Родину любить! — Покосившись мельком на Андрея, он ввернул одну из его странных фраз, которыми он порой удивлял его.
Когда дверь закрылась, Андрей с самым невозмутимым видом повернулся к согнувшемуся в благоговейном поклоне Заволе:
— Так чего ты хотел?
— Отец Павел… Он предложил мне… Мы говорили…
— Или говори прямо, — Андрей рыкнул, — или убирайся!
— Отец Павел сказал мне, что девка бесноватая! Он предложил мне взять ее в жены в обмен на постоялый двор на Лорийском тракте! — набравшись духу, выпалил Заволя. — Девка-то, я мыслю, кроме как бесноватая, еще и порченая… Я хотел бы обсудить некоторые детали!
Андрей аж задохнулся от такой непосредственной наглости, но вида не показал:
— Ты, Заволя, торговый человек! Мне это нравится! Поэтому ты должен понимать, что просто так ничего не бывает…
— Ясное дело, за так и прыщ не вскочит! — довольно расплылся в улыбке новобрачный.
— Надеюсь, — Андрей недовольно поморщился, — ты не отказываешься жениться?
— Нет! Что вы, пан командор! — Заволя испуганно замахал руками. — Я только хотел обговорить некоторые моменты, которые…
— Которые ты считаешь нужным обсуждать в тот момент, когда Притула да и все орденские земли полны нуждающихся в земле и прочем содержании переселенцев? — Андрей многозначительно поднял брови. — Я думаю, что кобыла всегда покупается с жеребенком!
— Но жеребенок такой паршивый! — страдальчески протянул купец. — Можно бы и на уздечку подкинуть…
— Жеребенок паршив, — Андрей согласился, — но кобыла принесет тебе прибыль, если ты будешь холить и лелеять ее! К тому же тебе три года и доить одному эту кобылу! Любой, только свистни, ухватится за наше предложение, даром что девка со странностями!
— Нет же! Нет! Но пан командор, — Заволя взмолился, — вдруг она ночью кинется на меня? То, что порченая, мне не важно, с бабы не убудет, но мне же спать с ней в одной постели…
— Нет! — Андрей еле удерживал на лице постную мину, силясь не расхохотаться. — Не кинется! Девка она зело сноровистая на выдумки разные, в наших ночных бдениях смиренно рассказывала, что являлись к ней по ночам суккубы и искушали! Я помог ей, наставил на путь истинный, так что она будет тебе прилежной женой, но все, что она откроет тебе, храни в тайне! Ты будь с ней поприветливее, она же овца заблудшая!
— Правду, видать, говорят о вас, пан командор, что вы — святой, — Заволя опустился на колени, склонив голову для благословения, — раз о каждой душе скорбящей так истово печетесь!
— Так работа такая, сын мой! — возложив руки на голову Заволи, выдавил из себя Андрей. — Ты не обижай ее и, главное, не болтай лишнего, я не оставляю без защиты тех, кому пообещал это…
— Ух ты!
— Спаси и сохрани!
— Ни хренаси!
Выкрики, восторженные и испуганные, вырвались из глоток почти одновременно, устрашенные произведенным эффектом. Зрелище действительно оказалось впечатляющим, как и обещал командор.
Массивная дубовая бочка исчезла в оглушающем рыке взрыва и ослепляющей глаза вспышке, разбросав далеко по сторонам горящие доски и разорванные обручи.
Маленький же бочонок, наполненный студенистой жидкостью, превратился в огнедышащий клубок, с немыслимой легкостью пожирающий ярким пламенем щедро облитый водой бревенчатый сруб.
— Святой отец, ты бы рясу потушил, а то сгоришь аки свеча!
Ехидный голос командора привел отца Павла в чувство — старик опомнился и стал хлопать по ткани, от которой весело струились языки пламени. Но огонь не потух, наоборот, стал ярче разгораться.
— Да не так! Сдирай рясу, эту дрянь водой не потушить! Брат Ульрих, помогай, сгорит ведь не за грош!
Обрызганная горючими каплями ряса была сдернута в одно мгновение мощными руками командора и рыцаря, причем последний попытался затоптать сапогами горящую материю.
— Ух ты! Вот тебе!
— Зря стараешься, брат, — остановил безуспешные старания фон Верт, на закопченном лице которого весело блестели глаза. — Напалм и так, и водой не затушишь, только если приток воздуха прекратить!
— Напалм?! Ты же говорил, что это «греческий огонь»? — Священник, оставшись в доспехах, которые раньше и прикрывала просторная и длинная сутана, с изумлением смотрел на догорающую ткань.
— Почти то же самое, брат, только название другое!
— А рвануло-то что, будто Содом с Гоморрой разверзлись? — Брат Ульрих восхищенно потряс головой, глядя на покосившийся сруб, пожираемый алчным пламенем.
— Нефть в бензин и соляру перегнал, — буднично ответил Андрей. — Ты селян попросил бочку той гадости из трясины набрать, вот с нее и изготовили. Помнишь ли тот огнедышащий агрегат, в котором я эту жидкость выпаривал?
— Так ты ее там подогревал, брат?
— Я ее перегонял. Пары этой жидкости хорошо взрываются, вы это видели. А если ее загустить, добавив жира, масла и селитры, то уже будет «греческий огонь»!
Андрей улыбнулся, видя, как чрезвычайно оживились от его слов два старых рыцаря, усаживаясь в седла встревоженных, испугавшихся близкого взрыва лошадей, но тут же остудил их молодой пыл, дабы не питали излишних надежд.
— Только вы не обольщайтесь, ибо всю собранную жидкость мы извели, теперь нужно время, чтобы новую в трясине набрали, да Досталека получше обучить, чтобы он сам, без моего участия, эти зажигательные смеси мог делать! Занятие это, как вы видели, трудоемкое и затратное.
Тщедушный паренек, которого он выручил из холопства в Пятницком трактире, оказался никудышным воином, но весьма тароватым ремесленником по части разных поделок, а потому Андрей живо привлек его к созданию ГСМ и остался доволен.
— Сегодня нарочного отправлю пану Тадеушу, чтобы эту самую нефть черпали без передышки всю зиму да сюда привезли. И деньги дам, зело нужное будет оружие!
Отец Павел говорил быстро, глаза возбужденно сверкали — проникся старик новизной дела. Да и как не радоваться, если тайна главного оружия Византии оказалась раскрытой за считаные дни!
— Досталека на отшибе поселю и помощников дам проверенных. Они и охрану нести станут, и тайну оберегать, да и помогут!
Брат Ульрих настороженно посмотрел по сторонам, хотя людей в овраге, где проходило испытание, не могло быть по определению, да и само место перекрыли верховые разъезды «красных».
— Все это дело будущего! — Фон Верт, как показалось Ульриху, совсем не испытывал возбуждения, наоборот, сделался каким-то задумчивым.
