Курил взахлеб, только руки от гнева тряслись — он сам верил в то, что говорил…
— Ваше величество, надо уже выступать! — Голос Гудовича вывел Петра из размышлений.
Он огляделся — сотня Денисова ушла авангардом, гусары и драгуны построились в колонну. В стороне, на коленях, стояло с полсотни сербов, склонив головы. Петр сплюнул и подошел к ним.
— Секи нам всем повинные головы, государь, но отвороти свой гнев от народа нашего! — ему показалось, что гусары сказали одновременно. И Петр решил рискнуть:
— Крест целуйте, что служить будете верно и храбро, и измену больше не затеете, и в бою не побежите, как трусливые зайцы!
— Клянемся, государь!
Сербы доставали крестики — кто медные, кто серебряные. Приложились к ним губами. Разом встали с колен, повинуясь властному жесту Петра, споро застегнули свои изодранные мундиры.
Петр внимательно посмотрел на них — вояки смелые, ничего не скажешь. Семьдесят шесть их полегло в бою, семьдесят три в плен попало, и лишь двадцать повязок окровавленных не имеют. Из раненых более двадцати тяжелых — морока теперь одна с лечением и выхаживанием будет.
— Кто ваш командир и сколько эскадронов полка осталось с мятежной гвардией? — задал он вопрос Михайловичу.
— Командует полковник Милорадович, — с готовностью ответил поручик, — а эскадронов три осталось, четвертый здесь полег…
— И напрасно полег! — жестко отрезал Петр. — Ох, и дурные вы! На братоубийство вас толкнули, а вы и пошли. Дурни! В общем, так — пусть здоровые гусары берут коней, оружие, припас всякий. Скачите, не мешкая, к эскадронам, да манифесты прочтите. Если вечером ко мне не придете, с изменниками разорвав кровью, буду считать вас только иудами и народу вашему в покровительстве откажу. О мертвых и раненых побеспокойтесь с казаками, я их десяток оставлю вам. Похороните, как людей, ибо не тати они, а души заблудшие. С селения крестьян с подводами пригоните и всех раненых по домам на лечение определите. Все, ступайте.
Петру подвели лошадь, поддержали стремя. Усевшись в седло, он махнул рукой. Повинуясь приказу, длинная колонна голштинской конницы тронулась шагом, перейдя вскоре на рысь…
«Красный кабачок»
— Ваше императорское величество, только что верный человек с Ораниенбаума прискакал!
Зашедший без доклада в комнату Екатерины Алексеевны фельдмаршал и гетман Кирилл Григорьевич Разумовский не скрывал некоторой обеспокоенности.
— Что там, мой милый граф?
Императрица если и была недовольна, что ее завтрак прервали, то никак не показывала это. Наоборот, была сама любезность. Да оно и понятно — свой нрав не показывают, пока на престоле непрочно сидят и еще покачиваются.
— Голштинские войска генерала Ливена с канцлером и обозом вечером покинули Ораниенбаум и идут маршем на Гостилицы. После полуночи, ваше величество, из Кронштадта в Ораниенбаум пришел галерный флот, с него высадили более тысячи человек десанта, их на помощь императору отправил фельдмаршал Миних.
— Миних в Кронштадте?! — Голос Екатерины Алексеевны заметно дрогнул.
Новость была действительно ужасной для ее планов. О завтраке она и княгиня Дашкова моментально забыли, хороший аппетит такая весть отбила у подруг сразу и начисто.
Старый фельдмаршал был полностью предан ее глуповатому супругу. И даже не это главное. Бурхард Миних умел говорить с солдатами, хорошо знал их, был предприимчив и решителен в делах и боях. Но самым страшным было то, что кровь лить он не боялся…
— А что адмирал Талызин? — с надеждой спросила императрица.
— Повешен на флагмане, государыня. А офицеров гвардии, с ним прибывших, прямо на пристани растерзала в кровавые клочья пьяная матросня! — Голос Разумовского клокотал от еле сдерживаемого бешенства.
Такой прекрасный план — и рухнул в одночасье из-за происков старого Живодера. А иметь Миниха врагом, да еще в Кронштадте, где стоит главная эскадра флота, смерти неотвратимой подобно…
— Теперь флот в любое время может атаковать Петербург! — Голос княгини Дашковой задрожал от нескрываемого страха, она не сумела справиться со своими нервами.
— Дальше набережной не пройдут! — неожиданно спокойно сказала императрица Екатерина Алексеевна и проявила недюжинное знание военной стороны предмета. — У нас в столице до двух тысяч штыков одной гвардии оставлено. А на набережной велю пушки поставить с двух сторон Невы и крепость Петропавловскую приготовить. Пусть корабли идут…
— Вы мудры, ваше величество, но я думаю, в этом пока нет необходимости, — уже более спокойным тоном произнес Разумовский, выделив голосом слово «пока». — Миних готовит в Кронштадте только малые суденышки и галеры, а из команд больших кораблей формирует десант, который будет высаживаться не в Петербурге.
— Откуда вы знаете про действия фельдмаршала, милый граф? — нетерпеливо спросила гетмана Дашкова.
— У них разработан следующий план, — откровенно проигнорировал вопрос княгини Дашковой хитрый хохол, который ее недолюбливал, считая почти законченной стервой.
От «законченной стервы», которая ради своей выгоды не побоится кровь пролить и не погнушается в постель к кому надо лечь, Дашкову отделял лишь один шаг. И он не сомневался, что, когда придет время, она, не задумываясь, этот шаг сделает. Причем не только Кирилл Разумовский придерживался этой циничной точки зрения, но даже отец и дядя княгини.
Именно родного дядю, канцлера Михаила Илларионовича Воронцова, Дашкова упросила отправить ее мужа с каким-либо поручением подальше от Петербурга. Причину тоже убедительную придумала — якобы за январский конфликтный разговор император хочет наказать вспыльчивого князя.
Канцлер удивился, но просьбу выполнил. Так она одним выстрелом убила двух зайцев — и князь поверил наговорам и снова стал недолюбливать Петра Федоровича, и мужа устранила, который мог в случае чего помешать, отослала, а ведь князь Дашков мог поведать царю о многом, включая и то, как преображенец Пассек вызвался организовать пожар во дворце и во время неразберихи заколоть императора.
Не стал бы князь молчать, если бы что-то узнал о задуманном. Его дворянская честь и неприязнь ко всему подлому заставляла Дашкову брезгливо фыркать и морщиться, но именно этой прямоты своего супруга, который мог расстроить весь заговор, и испугалась новоявленная фаворитка свежеиспеченной императрицы. И сплавила муженька, предприняв меры, которые считала тайными.
А хитрый хохол об этой истории как-то пронюхал, иначе он повел бы себя совсем по-другому. Конечно, он дает ей понять, что от него шило в мешке не утаишь, но и она тоже держит в рукаве козыри и может в случае чего подкинуть императрице информацию о растратах, упущениях, нечаянных разговорах.
