Неизвестного Солдата есть имя и фамилия, он не абстрактное понятие, он числится в каких-то воинских списках, обязательно есть люди, которые знали его, он был чей-то сын, отец, муж, и его таким помнят.
С Великим Неизвестным Писателем обстоит гораздо хуже. Его никто не знает, а иногда его просто и не было на свете. Из-за того, что безусый новобранец не вернулся из атаки, из-за того, что первоклассник попал под автобус в Харькове или Париже, из-за того, что вьетнамский школьник попал под бомбежку в 1965-м или польский в 1939-м. Вполне допустимо, что в результате тех или иных событий человечество потеряло великого писателя, и не одного, еще один великий роман, еще одну пьесу, еще одну поэму. Еще один шедевр.
Помните у Марка Твена «Путешествие капитана Стормфилда в рай»? Каменщик из-под Бостона Эбсэлом Джонс мог стать величайшим полководцем всех времен и народов. Мог, но не стал, случая не представилось, не попал в армию из-за худого здоровья. Не было обоих больших пальцев, двух зубов, и оттого его не взяли на войну.
Это о прошлом, а сейчас у нас есть «Джонс», суперкомпьютер, названный в честь твеновского каменщика. Сама по себе идея машины, оценивающей творческие возможности, взята нами из фантастики, помните «Девушку у обрыва»? Еще одна идея фантаста, претворенная в жизнь технарями, – не первый случай. «Джонс» – это девять лет работы и стопроцентная надежность. Разумеется, он не сможет охватить все четыре миллиарда землян, но, по крайней мере, мы будем точно знать, что представляет собой тот или иной из литераторов. Будем следить, чтобы не промотать гения.
…Похоже, «Джонс» закончил, сейчас выпрыгнет перфокарта с оценкой. Над прорезью, из которой она выпрыгнет, три больших красных лампы – это тоже связано с оценками, все три горели для Толстого, Фолкнера, Достоевского и других великих. Может быть так, что сейчас загорится вполнакала хотя бы одна.
Пустая чашка разбилась – меня смело с подоконника. На кремовой панели налились густой краснотой все три лампы, ВСЕ ТРИ налились и лопнули с дребезгом, осколки посыпались на пол, отчаянно заверещал звонок – форсаж! Мигнуло зеленое табло – «Джонс» выключился, сработали предохранители, спасая суперкомп от разрушения…
Мы предусмотрели все, кроме того, что трех ламп окажется недостаточно. Ни мы, ни «Джонс» не предусмотрели появления гения, для которого три лампы – не потолок. А где его потолок? Сначала ответьте, где потолок у небосклона…
Вопль сирены отвлек меня, и я вслушивался, пока не понял, что «скорая» стоит в нашем дворе, а по коридору давно уже бегают, и определенно что-то случилось. Тогда я подмел стеклянное крошево, выбросил его в урну и пошел узнать, в чем там дело.
…Как они объяснили, ничего нельзя было сделать. Степанов умер мгновенно – осколок, добиравшийся до его сердца тридцать шесть лет, наконец-то добрался. Кое-какая работа для врача все же нашлась – он дал мне что-то выпить и что-то понюхать, со мной случился какой-то глупый полуобморок, и все ужасно встревожились, но в конце концов решили, что я просто заработался, в век стрессов такое бывает.
Потом они уехали, увезли Степанова, а я сидел в его комнатке, кот со странной кличкой Шлопс вертелся под ногами, и тут же торчали Танечка с Колычевым, держа наготове нашатырь. Мне удалось их убедить, что я не собираюсь падать в обморок вновь, и вообще я здоров как бык, так что пусть они возвращаются на рабочие места и не разводят панику. И они ушли, а я остался думать о Степанове, перебирая в памяти то, что было известно.
Степанов Илья Никитич, 1920 года рождения, в сороковом поступил в ИФЛИ, и все, что успел он написать, – те самые тридцать страниц, начало повести о полярных летчиках «Лед на крыльях». У него была еще папка, но в войну она пропала. Потом для него был сорок проклятый год, война, стрелковый полк и в сорок четвертом – тот близкий разрыв снаряда, неизвлекаемый осколок под сердцем и контузия, после которой было уже невозможно заниматься каким бы то ни было умственным трудом. Маляр, дворник, потом сторож в нашем НИИ Степанов И.-Н., он же – неизвестный гений. Мы уже никогда не узнаем, что он мог написать и о чем, знаем только, что он мог, хоть это знаем. Что он был гением, но в списке классиков никогда не будет его фамилии.
Проще и уютнее думать, что произошла ошибка, забыть про стопроцентную надежность «Джонса», мусолить теорию вероятности, вновь и вновь убеждая себя, что возможны самые удивительные, самые небывалые случайности, одна на миллиард, одна на биллион… что там дальше?
Только зря это, ни к чему. Потому что если даже произошла ошибка, досадная случайность, та, одна на миллиард, все равно не забыть о безымянных гениях, по той же теории вероятности неминуемо существовавших. Пусть даже они не успели ничего совершить – из-за того, что автобус… безусый новобранец… пилот «Фантома»…
Остается надеяться на потомков, на то, что когда-нибудь появятся умные машины, которые и машинами, наверное, нельзя будет назвать. Машины, способные предсказать будущее каждого пищащего в люльке малыша – кем он станет, что он сможет, что он сделает для человечества. Хочется верить, что такие машины будут, и если они появятся, люди перестанут завидовать богам. Потому что сами будут знать гораздо больше.
1982
Низенький тщедушный старичок в белом халате вошел в аппаратную, волоча тяжеленную кувалду. Вид его был угрожающий. Лампочки испуганно пригасли, какая-то зеленая синусоида на всякий случай притворилась прямой, а пожилой компьютер Чарли, помнивший еще Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности, зажег табло «Ушел в себя» и стал торопливо переводить в швейцарский банк свое неповторимое «я» и утаенные за последнюю неделю деньги за свет – а их было немало. В здании, увенчанном хитроумной антенной космической связи, воцарилась нехорошая тишина, и показалось, что где-то скорбно зарыдали невидимые скрипки.
Профессор Смит прощался с мечтой после двадцати лет яростных и бесплодных усилий по претворению ее в жизнь. Ах, какая это была мечта, леди и джентльмены, мадам и месье, мужики и бабы – синяя птица, журавль в руках, жемчужина для того, кто понимает… Установить контакт со внеземными цивилизациями – прониклись? Причем, заметьте, установить контакт именно по уникальному «методу Смита».
Двадцать лет назад профессор Смит, бодрый шестидесятилетний ниспровергатель основ и возмутитель спокойствия, решил, что проблема Контакта требует нового, неизбитого подхода. Закладывать в космические аппараты письма, которые то ли распечатают,
