внимания. Он больше не походил на доброго шутника «дядю Юру». И уже явно не считал беседу со мной развлечением. Я невольно представил, что испытал мой отец, когда очутился у него на допросе (или ещё испытает?). Почувствовал спиной сквозь ткань прикосновение перил.
— А теперь, Михаил, повтори мне всё, что только что говорил, — сказал Каховский. — Подробно и без шуток. Меня интересует информация, которая касается генерал-майора Лукина. Какова вероятность того, что твоё… предсказание — не результат кислородного голодания мозга?
Я вздохнул, посмотрел поверх плеча Зоиного отца на своё отражение в стекле.
Представил, как бы сам отреагировал на слова десятилетнего мальчишки — на его очень странные утверждения.
— Юрий Фёдорович, а какова была вероятность, что врачи не распознали бы у Зои аппендицит? — спросил я. — Согласитесь: она была, если опираться на математические понятия. Вот только стоило ли её проверять? Не лучше ли было проконтролировать процесс, как это сделала Елизавета Павловна? Стать жертвой глупой шутки — это не трагедия. Вы сами, насколько знаю, тот ещё любитель розыгрышей. Но я могу вам рассказать, что чувствует человек при терминальной стадии перитонита. Хотите? Это чтобы вы представили, что могла бы пережить ваша дочь — точнее, чего она бы не пережила. И нужно ли выяснять эти проценты вероятности сейчас?
Я пожал плечами.
— Дядя Юра, ну, возьмёте потом ремень и выпорете меня — если вдруг почувствуете себя одураченным, — сказал я. — То же мне… проблема. Даю вам честное пионерское, что не пожалуюсь на этот ваш поступок маме. И не напишу заявление в милицию. Если желаете — подпишем договор кровью. Или заверим его у нотариуса. Я не представляю, как могу вам доказать, что говорю правду. Не подскажете? Нет? Вот и я не знаю. Но знаю, как будет выглядеть голова генерал-майора Лукина после удара утюгом. Могу вам рассказать. Очень надеюсь, что вы не проверите точность моего описания. Если хотите, перечислю фамилии и адреса двенадцати других жертв, что последуют в мир иной вслед за Фролом Прокопьевичем.
— Двенадцати других? — сказал Каховский.
Майор милиции не заметил, как пепел сигареты снова свалился на пол.
— «Невысокая, молодая и весёлая» после смерти Лукина станет колоть своим жертвам не снотворное, а яд, — объяснил я. — И пока ваши коллеги будут терпеть унижения от московских гостей, она навестит ещё двенадцать стариков. Одной из последних от её укола умрёт жительница блокадного Ленинграда — Анастасия Михайловна Терентьева. Помните такую? Вы наверняка её знаете, Юрий Фёдорович: она живёт на первом этаже во втором подъезде вашего дома. Вспомнили? У этой пенсионерки убийца отравит ещё и кошку — чтобы та не скучала без хозяйки. Проявит милосердие. Но я всё же надеюсь, что до кошки очередь умирать не дойдёт. Неправильно это — убивать кошек и стариков. Вы так не считаете, товарищ майор?
Старший уполномоченный бросил потухшую сигарету в пепельницу.
— Ты всё это увидел, пока лежал в коме? — спросил он.
— Я увидел намного больше, Юрий Фёдорович, — ответил я. — Намного. За семь суток у меня была огромная куча… видений, вызванных кислородным голоданием головного мозга. Самых разных. Вот только прочие мои видения пока подождут — почти все. Мы вернёмся к ним. Возможно. Но позже. Когда наладим взаимное доверие и установим конструктивный диалог. Сейчас предлагаю спасти уважаемого и заслуженного ветерана войны. Дадим ему шанс увидеть парад в честь сорокалетнего юбилея Победы советского народа в Великой Отечественной войне. А заодно обезопасим вас и ваших коллег от бесчинств столичных гостей. Хотя это обстоятельство, признаюсь честно, заботит меня в последнюю очередь. Так что, дядя Юра? Не желаете стать героем?
В воздухе надо мной вновь раздались хлопки голубиных крыльев.
Я не поднял глаза, чтобы поинтересоваться: несут ли голуби лавровый венок.
Каховский откашлялся, утёр губы.
— Ну, давай попробуем, — сказал он. — Лукин Фрол Прокопьевич, говоришь?
Старший оперуполномоченный всё же взял со стола блокнот.
— Диктуй его адрес.
— Улица Первомайская, дом тридцать семь, квартира три, — повторил я. — Тёткина Виктория Матвеевна…
— А это кто? — спросил Каховский.
Он поднял голову.
— Убийца… будущая, кто же ещё, — сказал я. — Та самая «невысокая, молодая и весёлая» в белом халате. Тёткина Виктория Матвеевна. Тысяча девятьсот пятьдесят девятого года рождения. Окончила Великозаводское медицинское училище имени академика Льва Яковлевича Фелистова. Работает фельдшером на седьмой подстанции скорой помощи. Проживает вместе с матерью по адресу: улица Труда, дом пять, квартира тридцать четыре. Ездит на автомобиле «Москвич-408» голубого цвета — он достался ей от умершего в позапрошлом году отца. К пенсионерам приезжала именно на этой машине, что известно по уже свершившимся, но не объединённым в одно общее дело случаям ограблений.
Каховских хмыкнул.
— И всё это ты тоже увидел, пока лежал в больнице? — спросил он.
Потянулся к пачке за сигаретой.
— Дядя Юра, вы снова начинаете? — сказал я. — Откуда, почему… К чему эти вопросы? Желаете спорить со мной и гадать? Зачем? Вы убедитесь в правдивости моих слов, когда разыщете эту женщину. Ограбленные запросто её опознают… некоторые. Записывайте!
Я покачал головой — показал, что устал от препирательств Каховского.
— Ладно, — сказал Юрий Фёдорович. — Я запишу. И обязательно проверю. Но и ты, Михаил, помни насчёт ремня. Он у меня есть.
Майор милиции ткнул в мою сторону пальцем.
— Ты обещал, что не пожалуешься матери.
— Не пожалуюсь, — ответил я. — Но если спасёте генерала и получите за это плюшки от начальства — с вас, дядя Юра, мороженое. Два. Эскимо. Договорились?
— Будет тебе мороженое, — сказал Каховский. — Или порка ремнём.
Я кивнул.
— Тогда проверьте свои записи. И пометьте: «Врач-убийца» явится к генералу в промежутке от десяти до одиннадцати часов утра. Но это неточно. Со временем я могу и ошибаться. Но дата точная. Как и адрес генерал-майора. Женщина принесёт ему результаты исследований анализов из поликлиники — настоящие, пусть и краденые. Потом измерит давление. Сделает укол. Она и раньше забирала у стариков воинские награды. Пометьте на всякой случай: ордена и медали Тёткина передавала через знакомых своему брату — Станиславу Матвеевичу. Тот проживает в Ленинграде, в переулке Кирова, дом пять, квартира семнадцать. Там такой мрачный, серый дом с проходной парадной и тесным двориком.
Я вспомнил, как бродил вокруг того дома с камерой — подбирал хорошие ракурсы. Явился туда вскоре
