и даже про переговоры о мире купцы читали в газете «Неделя», кое-что оттуда перепечатывали и москвичи, причем была и ругательная статейка, судя по всему, информацию дал один из освобожденных и затем комиссованных пленных артиллеристов, который оказался родом из Москвы. По его словам выходило, что я бросил половину отряда в Джибути, а сам ушел с казаками, дальше описывались страдания от жажды, неудачный набег на форт Мэкеле, причем журналист приписал неудачу мне, а не Лаврентьеву (надо будет дать опровержение, хотя, черт с ним, прошло уже почти полгода). Объяснил, что и как, сказал, что московский журналист не разобрался, кто руководил неудачным набегом, в результате которого погибли и были взяты в плен русские люди.
Потом мне задали главный вопрос о том, нашел ли я Беловодье? Ответил, что более двух десятков человек поселились на реке возле леса и распахали землю (собственно, им распахали землю), построили деревню и церковь старого обряда, двое даже женились на местных. Собирают по 2–3 урожая, обзавелись скотом и не захотели уезжать, когда я прислал за ними.
– Вот, написали письмо, что им живется хорошо и всем они довольны, – и я зачитал письмо Павлова, добавив, что он староста деревни.
– Так что же, Александр Павлович, видать, там земля обетованная?! – спросил кто-то из купцов. – Так переселяться ли в Эфиопию эту людям старой веры или как?
Я ответил, что мог ручаться, за то, что никто не обидит переселенцев до тех пор, пока правил тамошним краем, потом мне дали еще одну губернию и я уехал туда. Там война и закончилась, а после стал я негусу не нужен и собирался уезжать, написал тогда переселенцам, но они уезжать отказались, тогда послал им три дворянские грамоты, на что имел право, так как получил княжеский титул, который мне подтвердил и наш государь император. Что теперь будет у поселенцев с новым правителем тех мест, и как он отнесется к русским, не знаю, но попросил нового русского посла полковника Артамонова присмотреть, чтобы никто не обижал русских подданных. Артамонов вот-вот уедет в Эфиопию и мне напишет, как живут там наши люди.
– То есть, Александр Палыч, ты боишься, что новый князь может обидеть русских?
– Именно так, господа именитые купцы и промышленники. Власть там как до царя Петра у нас, закона никакого нет и князь, что хочет, то и делает, и даже дворянская грамота может не защитить. Вот и меня негус, по существу, выгнал, и денег всех за службу не заплатил, хотя обещался. Так что закона там нет, кто сильный, тот и прав, поэтому не советую туда ехать. А вообще, был у меня неделю назад разговор с царем, рассказал я про нужды людей старой веры. Так царь вскоре, в этом месяце, наверно, издаст указ, что можно исповедующим старый обряд селиться своими селами и церкви ставить, в коих служить по старым книгам и старым обрядом. Для начала это будет Дальний Восток, на нашем берегу реки Амур, там уже есть казачьи станицы, но русских людей мало, земли можно будет взять много, десятки десятин, распахать и хлеб сеять. Там теплее, чем у нас в Москве, и не так жарко, как в Абиссинии. В Амуре много рыбы, а в лесу – зверья.
– Вот это спасибо, Александр Палыч, порадовал ты нас! Все лучше, чем в какую-то Арапию, прости господи, ехать! Да и чугунку туда тянут, вот в газетах пишут об этом чуть не каждый день.
Сказал, что надо все же дождаться царского указа. Предложил купцам забрать деньги, которыми они финансировали экспедицию, на что они категорически отказались. Потом отобедали, хорошо посидели, хоть и без спиртного, обсудили московские дела. Купцы похвалили мои фабрики, которые на новом месте встали, прибыльное дело, говорят, затеял, с тем и разошлись.
23 сентября 1892 г., Поездка в Купавну и на новые заводы
В Купавне народ собрался послушать меня к обеду, спрашивали про Павлова и красильщиков Матвея и Ивана, что ушли со мной в экспедицию. Я рассказал примерно то же, что и купцам, только народ здесь газет не читал, а слухи были более чем дикие – мол, эфиопы всех в рабство продали. Как мог, опроверг гнусные домыслы, но не уверен, что поверили все, даже несмотря на письмо, которое зачитал старый мастер, знакомый с Павловым и знавший его почерк.
До этого осмотрел старый завод, сукновальное производство полностью закрылось и переоборудовано под выпуск ТНТ. Оказывается, три недели назад случилось несчастье – от выброса кислоты из прохудившегося реактора на этом производстве сильно пострадал старший мастер и начальник всего производства ТНТ Василий Егоров, тот, что был еще у Панпушко, и тоже, как и он, погиб в моей реальности. Так вот, видимо, от судьбы не уйдешь – здесь тоже погибли и Панпушко и Егоров, разве что чуть позже и при других обстоятельствах. Если Егоров погиб в реале от взрыва мелинита, то здесь – от того, что на нем не было противогаза и был расстегнут защитный плащ – начальник производства приехал с инспекцией и стоял у котла, выговаривая подчиненным, а в противогазе это как-то несподручно – вот и снял его. Человек, который стоял рядом, был в полной экипировке и почти не пострадал – сожгло только одно ухо и то наполовину. А Егорову досталось сильно и его не довезли даже до больницы – умер от болевого шока. Выходит, что суждено, то и произойдет, может быть, с небольшим отклонением по времени, но от судьбы не уйти. Узнал, что дом семье Егорова оставили и выделили пятьсот рублей вспомоществования.
Дал приказание купить сто штук белого шелка и покрасить их в пурпурный цвет, благо остались мастера, знающие, как это делать, и лаборанты, умеющие синтезировать краситель. После этого я и управляющий заводами Николай Карлович поехали на новое производство. По дороге обсудили бегство Вознесенского – выяснилось, что у него в контракте, действительно, есть строка о том, что во время работы и в течение пяти лет после увольнения, он не имеет права выезда за границу и контакта с иностранными компаниями без санкции и разрешения руководства. Управляющий ему такого разрешения не давал, я тоже.
На новом месте сначала прошлись по действующим цехам, я остался доволен – просторные корпуса, не то, что в Купавне, где, куда ни ступи – везде опасная зона. В корпусе по производству лекарств нас встретил Мефодий Парамонов, один из тех, кого я набирал первыми. Он повзрослел, стал солиднее, отпустил бородку и
