– Простите? – не понял Федоров.
– Шнек, он же архимедов винт, – пояснил я. – И емкость больше, и ничего из оружия не торчит в разные стороны. Вы последнюю гомосековскую новинку видели – мясорубку? Ну, это вы зря. Значит, я распоряжусь, чтобы вам завтра с утра доставили пару штук, одну по прямому назначению, а другую как источник вдохновения по этому самому шнековому магазину.
– Вот твои сметы, – пододвинуло мне тощую папочку высочество, – все подписаны. На твой счет положено еще полмиллиона, это на текущие внеплановые расходы, а то у нас с Машей начинается страдная пора и мне просто некогда будет с каждой твоей мелкой бумажкой разбираться. Начались, понимаешь, финансовые шевеления по поводу грядущей войны. Только у меня к тебе пара вопросов… ага, вот она. Донос тут на тебя пришел, что ты волевым решением лишил эшелон с проволокой для Дальнего Востока двух третей охраны. Читать будешь?
– Зачем? Чай, не «Понедельник», по сто раз его перечитывать. А копии этого крика души мне еще три дня назад принесли, в двух экземплярах. Уже расследовали, автор просто дурак. Ты-то хоть на тонкости обратил внимание?
– Охрана уменьшена, но количество пулеметов увеличено, все сосредоточено в одном броневагоне, в состав поезда введен наш малый тепловоз, – перечислил Гоша. – Приманка?
– А как же. Должны же хунгузы наконец наш поезд разграбить, а то под каким предлогом туда твой отряд перегонять? В этом поезде, кроме проволоки, которой, кстати, там почти и нет, едет твой личный мебельный сервиз, то есть тьфу, гарнитур.
– Откуда он взялся?
– А я знаю? Третий месяц в Приемном парке валяется, небось, подарил кто-нибудь.
– Замечательно, сервизов мне последнее время тоже многовато наприподнесли, положим туда пару, – улыбнулся Гоша, – а то вдруг этим хунгузам мебель слишком тяжелой покажется? Вот только смысла введения в этот эшелон нашего тепловоза я пока не понимаю.
– Он бронированный – раз, и у него автоматическая сцепка – два. В случае чего он ее просто расцепляет, поезд остается китайцам, а тепловоз, вагон и паровоз, даже если его повредят, едут дальше. Опять же, все равно пора их потихоньку туда перегонять…
– Ладно, а теперь не скажешь ли мне, что это за пулеметные тачанки? Богаевский пишет, что завершено формирование двух эскадронов, проведены учения… Я в недоумении посмотрел на Гошу.
– Ты же изучал историю Гражданской войны, – напомнил я, – неужели не читал про Махно?
– Читал, но не очень подробно, все-таки не ключевой персонаж…
– Ну так он и изобрел эти самые тачанки. Просто пролетка с пулеметом, вот и все. Очень эффективное оружие конницы, хоть при отходе, хоть в наступлении.
– На «Оку» тот же пулемет поставить будет хуже?
– Конечно. Во-первых, логистика не позволит еще и автомобили бензином снабжать, на самолеты и то впритык. Запчасти, опять же, да и мало у нас пока машин. Но главное – не надо нам в этой войне светить никакой механической бронетехники, пусть даже и на колесах. Так что стальной конь придет на смену крестьянской лошадке несколько позже. Зато сразу настоящий!
– Да, и еще вот что у меня вызывает сомнения, – вспомнил Гоша, – то, что придумал Федоров, это все-таки ружье или пушка?
– Гаагскую конвенцию вспомнил? – усмехнулся я. – Разумеется, ружье, у него же лафета нет. Где ты пушку без лафета видел?
– А разрывные снаряды?
– Зачем они по наземным целям, такие мелкие? Болванками стрелять будем. Так что не волнуйся, это просто ружье для охоты на мамонтов. Мы-то чем виноваты, если вместо них в Манчжурию японцы полезут? А вот когда придет пора пушки на самолеты ставить, тогда и подумаем, вплоть до начихания на этот высокогуманный документ. Но это в любом случае только после японской войны будет… Ладно, я, пожалуй, пошел.
– Ты на узел связи? Тогда нашей эскадре передай от меня привет и наилучшие пожелания. Пока за границей обсуждают только путешествие наших двух яхт с танкером, про ракообразных никто ни сном, ни духом. По твоей линии нет сведений, что их заметили?
– Никаких. Похоже, тьфу-тьфу, пока действительно удается держать в тайне их существование…
Для должной успешности этого процесса, то есть удержания в тайне, предпринимались многие меры, в том числе и довольно затратные. В частности, по нашим каналам было заметно увеличено финансирование доводки «миноносца Љ150», под каковым названием, о чем знал чуть не весь наш флот и половина зарубежных, скрывалась бубновская подводная лодка «Дельфин». Как только будут закончены первичные испытания, то есть это сооружение сможет отплыть от стенки, слегка нырнуть и потом вынырнуть без посторонней помощи, оно будет по железной дороге отправлено в Порт-Артур, дабы изображать там из себя наш подводный флот.
На узле связи мне сразу сообщили, что со мной хочет говорить Налетов, просил передать, как я появлюсь, он подойдет в течение пятнадцати минут, не больше.
– Ладно, – сказал я и сел разбирать радиограммы. Первым делом посмотрел обмен с нашей эскадрой – у них все штатно, так что желание Налетова связано с чем-то другим… ага, радист говорит, что он уже подошел.
– Прохождение нормальное, – сказал мне радист, подавая наушники, – можно в телефонном режиме.
– Добрый день, Михаил Петрович, что у вас там стряслось? Приём, – поинтересовался я.
– Никаких неприятностей, мы довели и немного модернизировали катер-катамаран, но главное, я тут познакомился с очень интересным человеком, он просил свести его с вами. Приём.
– Имя? Приём.
– Павел Архипович Одуванько, он э-э-э…моряк. Прием.
– Хорошо, я уточню кое-что и в ближайшее время сообщу вам. Конец связи.
Этот персонаж, более известный в Одессе как Паша Божий Одуванчик, попал в поле зрения шестого отдела с полгода назад. Судовладелец среднего пошиба на самом деле пробавлялся контрабандой. Натура у него была авантюристичная и деятельная, мозг присутствовал в достаточных количествах, и я решил попробовать с помощью этого самого Одуванчика реализовать один свой проект. Ему аккуратно подбросили идею вместе с намеком, что небезызвестный инженер Найденов тоже вроде чем-то таким интересовался…
Пожалуй, надо посетить Черное море, все равно есть дела на судостроительном заводе.
Я позвонил Гоше, сказал, что мне надо на денек слетать в Николаев, и на аэродром, чтобы к восьми утра подготовили борт номер один.
Паша Божий Одуванчик оказался джентльменом лет сорока, в безукоризненной тройке, в котелке и при тросточке, вот только загорелое обветренное лицо немного выбивалось из образа. Мы обменялись рукопожатием.
