Мы с Джули и Дугласом Райдером обедали в ресторане, занимающем старое, побеленное деревянное строение на берегу небольшого озерца. Озерцо входит в целую систему озер; у берега даже сохранился причал, где швартовались озерные суда, пока в этих местах не проложили шоссе; пароходы доставляли сюда отдыхающих, а также продовольствие. По обеим сторонам деревянного строения к воде спускались деревья. Преимущественно березы и тополя. На деревьях едва проклюнулись листочки, хотя уже стоял май. Ветви окутала зеленоватая дымка, словно это был цвет воздуха. Под деревьями обильно цвели подснежники. День был облачный, но солнце отчаянно пыталось пробиться сквозь тучи. Озерная вода сверкала холодным блеском.
Мы расположились на длинной застекленной веранде, где стояли старые разномастные, ярко раскрашенные кухонные стулья. Кроме нас, в ресторане никого не было. К обеду мы слегка припозднились. Пришлось довольствоваться жареной курицей.
– Настоящая воскресная трапеза, – заметила я. – Воскресная трапеза после возвращения из церкви.
– Чудное местечко, – сказала Джули. А потом спросила, знал ли раньше Дуглас о его существовании.
Дуглас ответил, что поневоле выучил все адреса: он проводит массу времени в разъездах по всей провинции. Его задача – сохранять, выкупать все местные архивные материалы, включая старые дневники, письма, реестры, которые без его вмешательства были бы просто уничтожены или вывезены за пределы провинции, а то и страны. Он полагается на разнообразные зацепки и наводки, а найдя подлинное сокровище, не всегда может сразу его заполучить. То и дело приходится уламывать нелюдимых, подозрительных или алчных владельцев, а то и обводить вокруг пальца частных перекупщиков.
– Прямо пират, – обернулась я к Джули.
Он как раз завел разговор о частных перекупщиках – своих конкурентах. Порой они, раздобыв ценные материалы, нагло пытались втридорога продать их Дугласу. Или же планировали, как сплавить их за рубеж – тому, кто больше даст. Дуглас поклялся всеми силами этому препятствовать.
Дуглас высок ростом, и за счет этого многие считают его подтянутым, не замечая свисающего на ремень брюшка: оно, наверное, воспринимается окружающими как недавнее, ненужное и, скорее всего, временное приобретение. Седые волосы коротко подстрижены, – вероятно, это внушает доверие престарелым косным владельцам дневников. На мой взгляд, это мужчина-мальчик. Не хочу сказать, что у него открытое лицо, юношеский румянец и застенчивый нрав. Я сейчас о другом: такой тип молодцеватой беспощадной лихости можно увидеть на фотографиях солдат Второй мировой войны. Дуглас был одним из них: он сохранился, но не перезрел. О, скромная удовлетворенность их лиц, хранящая столько тайн! Такие парни отдаются любви мгновенно, безоглядно, незримо, ошеломительно – и точно так же исцеляются. Я наблюдала за Дугласом, когда он рассказывал Джули о букинистах, специализирующихся на старинных книгах и газетах: вопреки расхожему мнению, эти люди не замшелые, мрачные типы, не мистические старые сороки, а дерзкие авантюристы с чутьем картежников и плутов. Точно так же обстоит дело и в любой другой сфере, где пахнет деньгами, интригами, ложью, хитростью и шантажом.
– Любая профессия, связанная с книгами, создает у людей определенные стереотипы, – сказала на это Джули. – Взять хотя бы библиотекарей. Вспомните, сколько раз вам доводилось слышать: «Такая-то – не типичная библиотекарша». Разве у вас не возникает желания сказать нечто подобное о себе?
Потягивая вино, Джули оживилась. Думаю, этому способствовало еще и то, что на конференции она была в центре внимания. Легкая на услугу, она обладает прекрасными организаторскими способностями. Ей ничего не стоит выступить на пленарном заседании, не мучаясь ни сухостью во рту, ни дрожью в коленках. Она поднаторела в процедурных вопросах. Сама признается, что любит заседания, рабочие группы, информационные бюллетени. В свое время состояла и в родительских комитетах, и в Новой демократической партии Канады, и в унитарной церкви, и в ассоциациях арендаторов, и в книжных клубах; ее жизнь неразрывно связана с различными организациями. Возможно, это своего рода наркомания, говорит она, но если на каком-нибудь съезде оглянуться вокруг, то непременно заметишь, что съезды приносят пользу. Их участники начинают понимать, что все не так уж безнадежно.
Вспомните нынешнюю конференцию, призывает Джули: ну, кто, кто из участников оказался типичным библиотекарем? Где вы их видели? Она еще добавила: на самом деле складывается впечатление, что кто-то уже энергично взялся разрушать эти стереотипы.
– Но здесь требуется целенаправленная кампания по разрушению стереотипов, а ее пока нет, – сказала Джули. – Профессию библиотекаря зачастую выбирают от безысходности.
Это не значит, продолжила она, что все представители данной профессии забиты и скучны. Вовсе нет. Среди них встречаются чрезвычайно своеобразные, яркие индивидуальности.
– Старые чудики, – вставил Дуглас.
– Но эти стереотипы пустили очень глубокие корни, – гнула свою линию Джули. – Например, сегодня утром директор конференц-центра приходил к председателю оргкомитета и спрашивал, нужны ли ей списки лиц, которые не ночевали в своих номерах. Представляете, кое-кто считает, что нас интересуют подобные сведения!
– А разве нет? – спросила я.
– Не на официальном же уровне. Откуда только берется эта информация?
– Тайное наблюдение, – сказал Дуглас. – ДБОМ не дремлет. Добровольные Блюстители Общественной Морали. Я тоже вступил в их ряды. Мы вроде ответственных за противопожарную безопасность.
Джули не отреагировала. Вместо этого она мрачно сказала:
– Речь разве что о молодежи.
– Завидуют сексуальной революции, – покачал головой Дуглас. – Вообще-то, мне казалось, что с ней покончено. Покончено? – Он перевел взгляд на меня.
– Как я понимаю, да, – ответила я.
– Ну, знаете, это нечестно, – сказала Джули. – Для меня она и не начиналась. Нет, в самом деле. Я жалею, что не родилась в более раннем поколении. То есть в более позднем. И не скрываю этого.
Порой она настраивает себя на какую-то гнетущую откровенность. Сейчас в ее манере прорезалась капризная кокетливость, совсем детская, но без игривости. В тот миг даже показавшаяся уместной. Я забеспокоилась. Мы приканчивали вторую бутылку вина, и Джули выпила больше всех.
– Ладно, – продолжила Джули. – Я знаю, это смехотворно. Мне дважды подворачивался удобный случай, и обе истории закончились комично. Вернее, очень странно. Значит, не судьба. Да. Не предначертано свыше.
– Ой, Джули, – не выдержала я.
– Ты еще не знаешь подробностей, – сказала она.
С моей точки зрения, она явно перебрала, и мне оставалось только свести ее признания к легкой болтовне, а потому я сказала:
– Ну почему же, знаю. Ты познакомилась со студентом-психологом, когда выбрасывала в море торт.
К моей радости, Дуглас посмеялся.
– Правда? – оживился он. – Ты всегда выбрасываешь торты в море? Или этот совсем протух?
– Он был изумительный, – ответила Джули нарочитым, притворно-шутливым тоном. – Вкуснейший, изысканный. Гато «Сент-Оноре». Страшное дело. Взбитые сливки, заварной крем и крем-карамель. Нет. Я выбросила его в море по совершенно другой причине – я тебе уже рассказывала, – повернулась она ко мне. – Дело в том, что у меня в то время возникла тайная проблема. Проблема, связанная с едой. Я тогда только-только вышла замуж; мы поселились в Ванкувере, неподалеку от Китсилано-Бич. Я обжиралась сверх всякой меры, а потом устраивала себе промывание желудка. Пекла заварные булочки с кремом и могла съесть целый противень, или же делала пирожные «картошка» – и тоже съедала за один присест, а потом глотала либо размешанную в воде горчицу, чтобы вызвать рвоту, либо гигантские дозы английской соли, чтобы опорожнить желудок. Кошмар. Все время чувствовала себя виноватой. А удержаться не могла. Наверное, это было как-то связано с сексом. Сейчас доказано, что такая связь есть, правда? Так вот, испекла я – будто бы для Лесли – тот злополучный торт, но, когда вынула из духовки, поняла, что ни с кем делиться не собираюсь и неминуемо съем его в одиночку, пошла и выбросила свое творение в мусорное ведро, но умом понимала, с меня станется его вытащить. Вот жуть! В конце концов переложила я это месиво в плотный бумажный пакет, отправилась на скалистый берег и швырнула торт в море. Но… меня застукал некий юноша. Он так на меня посмотрел, что я прочла все его мысли. Что первое приходит в голову, когда видишь, как девушка швыряет бумажный пакет в море? Пришлось объяснить, что в пакете был торт. Я сказала, что дала маху с рецептом и хотела скрыть свой позор. Мы разговорились, и через пятнадцать минут я помимо своей воли открыла ему правду. Оказалось, что парень учился на психологическом в Университете Британской Колумбии, но бросил учебу по причине засилья бихевиористов. А я ни сном ни духом… ни сном ни духом: кто такие бихевиористы?
