народ со всех сторон уже бежал к распростертому на асфальте телу девушки с длинной светлой косой. Вокруг были типовые панельные девятиэтажки. В торце дома — скучный квадратный павильон с вывеской «КУЛИНАРИЯ». Деревья уже почти облетели, земля покрыта ковром желтых листьев. Значит это осень.
Потом снова рябь и муть.
Потом… Сквер. На постаменте из розового гранита — бюст бравого парня в папахе. На скамейке сидит благообразный старичок, на коленях у него желто-черный радиоприемник. Он сосредоточенно крутит колесики, пытаясь добиться, чтобы песня звучала без помех и шума. «Вечерний звон… Вечерний звон… Как много дум… Наводит он…» Другую скамейку оккупировала стайка девчонок в белых фартуках и с белыми бантиками в прическах. Первое сентября? Они стояли рядом с пышным зеленым кустом. Артур Георгиевич, в серьезном сером костюме, вишневой рубашке и галстуке. И Аллочка. В коротком темно-красном платье, легком плащике и беретике.
— Аллочка, ну что еще за нюни, тушь вот потекла, — Артур Георгиевич полез во внутренний карман пиджака за носовым платком.
— Ну пожалуйста, Артур! — в голосе девушки сдавленные рыдания. — Что мне теперь делать?
— Девочка моя, откуда же я могу знать, что тебе делать? — воспитатель развел руками. — У каждого должна быть своя голова на плечах…
— Но у меня же никого больше не было… — из глаз Аллы снова полились слезы, увлекая за собой кусочки туши.
— Милая, ну это ты так говоришь, — Артур Георгиевич вытер ей лицо. — Я же за тобой не слежу.
— Но что же мне теперь делать? — девушка почти кричала.
— Тише, тише, милая, кругом же люди, они в парк отдыхать пришли, а не истерики твои выслушивать, — воспитатель сложил платок и убрал его обратно в карман. — Как что делать? Жить. Другие же живут. У нас все-таки не капитализм. Существуют ясли, детские сады. И прочие… учреждения.
— Но это же… ваш… твой… ребенок… — прошептала она одними губами.
— Какой еще ребенок, милая? — он холодно усмехнулся. — Может там и ребенка-то нет никакого. Ты просто давишь на жалость, чтобы я дал тебе денег. Так вот. Денег я тебе не дам. Понятно?
Снова рябь, какие-то полосы, посторонние звуки…
Темная комната, луч фонаря косо падает на занавеску. Глупое хихиканье Аллочки и сальный шепот Артура Георгиевича. Пустая сетка кровати. Матрас в другом углу комнаты. Да уж, предусмотрительно, Артур Георгиевич.
— Нет-нет, не надо, — шепчет девушка и снова глупо хихикает. Слышна возня совершенно определенного толка. — У меня есть жених…
— А мы ему ничего не скажем, правда же? — шепчет Артур Георгиевич.
Я моргнул. И снова оказался за столом в комнате физрука. В стакане передо мной плескалась новая порция наливки. Щеки Аллочки заливал яркий румянец, она уже сидела на коленях у Артура Георгиевича, а его руки по-хозяйски блуждали по ее телу.
— А пионер-то наш поплыл с пары глотков, а? — захохотал физрук. — Осоловел совсем!
— Ничего-ничего, тяжело в учении — легко в бою! — воспитатель подмигнул мне и кивнул на стакан. — Давай вторую!
Меня затошнило. Не знаю даже, от чего больше — от мысли о новой порции самопальной приторной выпивки или от того, что тут могло или может произойти.
— Что, сдрейфил, пионер? — физрук снова захохотал. Кажется, я пропустил часть пьянки, и они успели тут порядком поднабраться. Ну да, в бутылке самогона осталось всего-то чуть-чуть.
— Тебе совсем необязательно пить, Кирилл, — сказала Марина. Она так и не допила свою самую первую порцию.
— Давай, Кирюха, ты же мужик! — хриплый смех физрука перешел в кашель.
Я взял стакан. Поднял его, покрутил в руке, глядя, как на дне перекатывается густая красная жижа. А потом выплеснул в лицо физруку.
Капли вишневой наливки повисли на его бровях и усах. Он несколько секунд молча открывал и закрывал рот.
— Ах ты мандюк мелкий! — он взревел, схватил меня за грудки, приподнял над табуретом и встряхнул. Я залился пьяным смехом. Ну а что? Они сами решили напоить подростка, действие алкоголя может быть непредсказуемым, кто им тут доктор?
— Гена, ну ты давай осторожнее там… — пробормотал Артур Георгиевич, запуская руки под футболку Аллы.
Физрук толкнул меня, я зацепил ногами табуретку и вместе с ней обрушился на пол. Довольно чувствительно треснулся затылком. Закрыл глаза, приоткрыл рот.
— Кирилл? — сказала Марина. — Кирилл, с тобой все в порядке?
Я молчал и не шевелился. Хорошо бы сейчас еще кровь носом пошла.
— Кирилл! — Марина вскочила и бросилась ко мне.
— Да прикидывается этот мандюк, точно тебе говорю, — пробурчал физрук.
— А если нет? — крикнула Марина. — Вы вообще в своем уме?
Она склонилась надо мной. Ее пальцы сжали мое запястье. Вроде бы сейчас те двое алконавтов не должны видеть мое лицо, его как раз должна закрывать от них спина Марины. Я открыл глаза и прошептал одними губами.
— Тише…
Брови девушки сошлись на переносице, но она ничего не сказала.
— Наклонись ниже, — сказал я, опять же одними губами. Но она поняла. И склонилась к моему лицу, будто слушая дыхание. — Марина, уводи отсюда Аллу!
— Да что ты говоришь… — прошептала она.
— Ты дура, да? Не понимаешь, к чему все идет?
— И как я ее уведу? Силой утащу что ли?…
— Вы там уже шепчетесь, да? — спросил Артур Георгиевич. — Ну что, Мариночка, живой там наш пионер?
— Живой, — буркнула она, поднимаясь. Бросила на меня непонятный взгляд. Досадливый и беспомощный. Протянула мне руку, я ухватился за нее и встал, пошатываясь. На самом деле, пьяным я себя вообще не ощущал. Меня слегка мутило, но это и все. Похоже, все опьянение ушло на «прозрение будущего». Которое теперь надо как-то предотвратить.
Я посмотрел на
