– 29 – готовую траншею и перейти на голое место. Правду сказать, после этого я рассвирепел.
– Ну и прохвосты! – процедил я в присутствии штабного работника. Эти мои слова быстро дошли до Карамушки и Матвеенцева. " Ну щенок, ты у меня попляшешь!" Эту плясовую фразу мне передал телефонист. У телефонистов тоже чесались языки [об новостях] по поводу всяких разговоров.
– Приготовься лейтенант, съедят тебя в этом полку. Уж если кого не взлюбили, то хоть пулю пускай себе в лоб! Сибиряки мстительный народ, – сказал мне телефонист и добавил:
– Я тоже из 297-го. Только прошу тебя об этом никому! [Ни слова!] Через несколько дней меня вызвали в батальон и сказали, чтоб я шел в штаб полка, там со мной проведут беседу.
– Вот побеседуй со старшим лейтенантом следователем из дивизии! Старший лейтенант официально представился и сказал:
– Давайте лейтенант отойдем куда-нибудь, у меня к вам имеется насколько вопросов. Я шел за ним, думая, зачем меня вызвали сюда? Какие он мне хочет задать вопросы? Иди опять будут тянуть за душу за ту ночь, что я лежал в окопе?
– Давайте присядем сюда. Здесь сухо, не ветрено и вполне удобно! Я в ожидании его вопроса присел.
– Я вас должен опросить, как свидетеля.
– Но прежде чем задать вопросы, вы должны мне расписаться вот здесь. За дачу ложных показаний и отказ отвечать на поставленные вопросы, вы можете быть подвергнуты к уголовной ответственности. И он сказал по какой статье и так далее.
– Теперь зададим вопросы!
– Как случилось так, что немцы обошли стороной весь район до реки Тьмы? После нескольких вопросов я понял, что следователь снял допрос с комбата, и что дело его плохо, потому что сдачу деревни, где стоял штаб полка, приписывали ему. Я спросил:
– А что за деревня, которую должен был оборонять батальон, и которая находилась от Волги за десять километров.
– Командир батальона со своей полсотни солдат был все время на берегу Волги и попал там под бомбёжку. Мне, например, когда я лежал на берегу Волги никто никакой задачи не ставил. Я остался случайно на этой стороне. Взорвали паром, и мне некуда было деваться.
– Скажите лейтенант, почему батальон покинул берег Волги и не стал оборонять деревню?
– 30 -
– Не могу вам объяснить. Меня во взводе и батальоне этой ночью не было.
– Я с солдатом спал в окопе. А как меня оставили и кто в этом виноват, вам наверно рассказали и вы в курсе дела.
– Или мне снова просить, чтобы устроили очные ставки?
– Я не знаю названия деревни, но слышал однажды, что это та самая, где к немцам в плен попал командир полка Ипатов.
– Комбат говорит, что это вы во всем виноваты.
– Он не может этого сказать. Я командира полка никогда не видел и где находится эта деревня, тоже не знаю.
– Скажите, почему ваши солдаты отошли от берега Волги? И как это случилось?
– А почему я должен был там остаться? Я на берегу Волги оборону не держал. Я ходил по берегу и смотрел. Я ждал, когда мой командир роты старший лейтенант Архипов вернется с той стороны. Я сидел на берегу почти до вечера, потом налетели немцы, и началась бомбежка. Я видел, как комбат побежал из сосновой рощи, потом вслед за ним отошли от берега его солдаты. Часть моих солдат тоже отбежали от берега и залегли в поле. Батальон занял оборону на небольшой высотке метрах в трехстах от берега Волги. При повторной бомбежке, я с людьми тоже отошел в поле. На высотке, где залёг батальон, были готовые ячейки и мелкие окопы. Там свободных мест не было и мне пришлось своих солдат расположить впереди на сухом месте метров на [пятьдесят] сто ближе к берегу. Ночью я посылал на берег Волги сержанта Вострякова. Он ходил [должен был] смотреть, не переправляется ли наша рота обратно под покровом ночи [и темноты]. Он просидел там часа два, на той стороне не было никакого движения. Я лёг с солдатом в ячейку и договорился со старшиной, что он разбудит меня через три часа и я подменю его на дежурстве. Ночью комбат снял батальон, забрал моих солдат и ушел в неизвестном направлении. Утром мы с солдатом проснулись и вышли к своим. Меня пытались обвинить в дезертирстве, но и потребовал очной ставки со старшиной, сержантом и комбатом. Я не виноват, что без моего ведома сняли и увели моих солдат. Вот собственно всё, что я могу сообщить. Следователь кое-что [из моего рассказа] записал, попросил расписаться на каждом листе, поблагодарил меня и распрощавшись ушел. Я вернулся к себе в роту и на третий день забыл об этой встрече. На берегу Тьмы нам выделили песчаный участок и приказали рыть траншею и занять оборону.
– 31 – Песчаный берег реки был двойной. Верхняя терраса была началом [ровного] снежного поля. В сторону реки она кончалась обрывом, поросшим кустарником и редкими соснами. Под обрывом шел низкий открытый берег реки, который доходил до самой воды. Я хотел траншею расположить по верхнему краю обрыва. Если немцы пойдут в атаку, то перейдя речку, они окажутся перед высоким обрывом, как естественным препятствием. Как наивно я всё представлял! Я не понимал причины, почему меня заставили рыть траншею внизу у самой воды. Мне пришлось снова намечать трассу солдатской траншеи. Сзади обрывистый высокий берег, на который просто так не взбежать, если даже припрет. Я прикинул и остался доволен. Во время атаки или артналета моим солдатам некуда будет бежать. Это даже хорошо! – подумал я. Ну что ж, внизу, так внизу! Впереди от края траншеи метрах в двадцати, [то ближе, то дальше] протекала [река Тьма] неширокая река Тьма, покрытая серебристым льдом. Она проложила себе путь по давно размытой лощине и зигзагами пробираясь куда-то в сторону к Тверце. Мы ходили с котелками к реке, черпали воду в промоине и пили её. В последних числах октября резко похолодало. А когда пришел ноябрь, хватил настоящий мороз. В первую неделю ноября снегопада не было, но потом %%% по колено [по-настоящему повалил снег]. Мы всё время [не переставая] долбили землю и рыли траншею. Землянок не было, спали где рыли. Два последних дня снег валил не переставая ни на минуту. Утром откроешь глаза, а на тебе верхом сидит белым толстым мешком [толстый] слоё холодного липкого снега. Чувствуешь, что кто-то залез тебе на плечи и придавил насильно к земле, [как во время игры в чехарду]. Ты поднимаешься со дна окопа, расправляешь плечи и скидываешь с себя белого седока [на землю]. Если ночью посмотреть вдоль траншей, то увидишь неглубокую канаву заваленную снегом и [живых] солдат в виде небольших бугорков. Лежат они или сидят, уткнув головы в колени, трудно сказать! Посмотришь на белый занавес, ползущий к земле и не знаешь точно, кончилась ночь или день на исходе? А сверху на землю летит и летит %%% снег. Мы хотели вначале построить землянку, чтобы солдатам было где обогреться и спать. Но нам запретили. " Пусть сначала отроют траншею! А то будете спать в землянке всей ротой, вас от туда не выгонишь!" После недели пребывания в снегу лица у всех осунулись, сморщились и почернели. Молодой солдат, двадцать лет, а посмотреть на него – вроде старик, сморщеный как гриб Лафертовский!
