Саблин, конечно, понимал, что если злоумышленники всё-таки находятся в зале, то никакими особыми приметами они до поры отличаться не будут. Например, пока не достанут оружие. И всё же пристально вглядывался в многоликую, гомонящую, подвижную массу людей, в надежде усмотреть что-либо необычное в поведении того или иного визитёра.
И ещё, поручика не покидала надежда увидеть Хелену. Ведь если в зал всё-таки проникла какая-то часть студентов, то почему бы и ей не оказаться среди польских или украинских представителей? Он выискивал глазами серое платье и стройную фигуру девушки, страстно хотел хотя бы взглянуть на неё со стороны. А если удастся – подойти и немного поговорить.
Что бы он сказал? Эта девушка вошла в его жизнь сразу, вдруг и накрепко. Чувства, испытанные к ней, не шли в сравнение с московскими романами. Это вообще ни на что не походило. От одной мысли о Хелене у Ивана перехватывало дыхание и слегка кружилась голова.
Со вчерашнего утра он летал как на крыльях. Служба приносила истинное наслаждение: он с ходу и безошибочно определял все проблемные места в охране объекта, отдавал чёткие, точные распоряжения. Подчинённые же, коим, казалось, передавалось его настроение, понимали, схватывали приказы с полуслова и моментально выполняли их так, как хотелось командиру.
Это странное состояние не покидало поручика. Оно грело Ивана изнутри, придавало сил и уверенности. Уверенности, что это важное, нужное, но такое нудное и долгое сборище пройдёт гладко, закончится благополучно, и он наконец сможет увидеться с Хеленой. И скажет… Что скажет поручик Саблин любимой женщине, пока не придумалось, но обязательно придумается. Ведь есть же на свете слова, способные передать его чувства.
В это время зал взорвался аплодисментами. Саблин отвлёкся от сладких грёз. Причиной оживления оказались как раз те девушки-студентки, выпорхнувшие на сцену для поздравления участников съезда. Они стали шеренгой у края сцены, установили свой транспарант, который закрывал студенток почти по пояс.
Девушки приветственно помахали цветами и начали читать речёвку. Звонкие девичьи голоса произносили рифмованные строчки на польском, русском и украинском языках. Польского Саблин почти не знал, украинский понимал с пятого на десятое, но общий смысл ухватывал – о дружбе, о мире, о взаимном уважении и созидательном труде, что превратит Галицию в цветущий, радостный край благоденствия и свободы.
Продекламировав, девушки запели на украинском языке, притопывая и взмахивая руками, потом присели за свой транспарант, выставив лишь цветы, и колыхали ими, изображая, как видно, цветение родной земли. В зале захлопали.
Неожиданно перед глазами поручика будто мелькнула тень, словно солнце на миг закрыла тучка. Или он просто сморгнул, но под ложечкой появилось очень неприятное, сосущее чувство, мышцы вдруг одеревенели. Он ощутил, как рядом напрягся Урядников. Но ничего угрожающего вокруг не происходило… Вот только студентки… Они встали из-за своего транспаранта, но это были уже совсем другие девушки: вместо приветливых улыбок – звериный оскал и белые, остановившиеся глаза, вместо цветов – автоматы. Они отшагнули от транспаранта – все разом, словно заводные куклы, – упали на колено и открыли ураганный огонь по ложам делегатов.
Всё произошло в одно мгновение. Свинцовый град обрушился на людей. Представители польской, украинской, галицкой партий валились, не успевая вскочить со стульев. Пули рвали расшитые рубахи и пиджаки, кровь летела брызгами. В секунды расстреляв по магазину, чудовища – а только так теперь и можно было назвать тех, кто ещё недавно выглядел девушками-студентками, – перезарядили оружие и продолжили своё кровавое дело.
Застывший зал взорвался паникой. Люди вскакивали и тут же валились замертво под градом пуль. Кто-то пытался спрятаться, забираясь под кресла, но тонкая древесина легко пропускала свинец. Обезумевшие от ужаса участники с крайних мест бросились к выходу, началась давка. Перекрывая крики ужаса и предсмертные стоны, победно стучали немецкие надёжные автоматы.
Наконец опомнилась охрана. Защёлкали ответные выстрелы, однако пули с визгом рикошетили от тонкой, казалось бы, ткани транспаранта, защищавшей террористок. Сзади, со стороны кулис атаковать обезумевших студенток мешал президиум. Впавшие в ступор уважаемые горожане стали живой преградой между автоматчиками прикрытия и сценой. К тому же часть террористок развернулась и перенесла огонь назад, в закулисье.
Аудитория на глазах превращалась в поле боя. Из зала стреляли всё чаще, одна из девушек опрокинулась за транспарант, но остальные вновь сменили магазины и продолжили палить по залу. Потом направили стволы на тех, кто толкался у выхода в надежде вырваться из этого ада. Кучный огонь выкашивал толпу, словно серп умелого жнеца.
Саблин с первых секунд понял, что огонь убийц направлен, прежде всего, в ложи. Пригибаясь, он начал перемещаться ближе к сцене. Его манёвр повторяли остальные гренадеры. Когда стало понятным, что чёртов транспарант каким-то необъяснимым образом отражает пули, сформировалась и тактика. Поразить противника можно было только с флангов. Под грохот автоматов гренадеры пробрались к сцене. Выждав момент, когда фурии начали перезаряжаться, бойцы вмиг оказались у президиума и принялись в упор расстреливать девушек из пистолетов.
Саблин, нажимая на спуск своего браунинга, видел, как вздрагивают от ударов пуль девичьи тела в платьицах, так похожих на школьные…
Через минуту всё было кончено.
Солдаты охраны и особисты пытались навести хоть какой-то порядок. В зале стоял неумолчный гвалт, стоны и крики боли смешивались с предсмертными хрипами и проклятиями, истерическим визгом женщин, совершенно потерявших голову. Солдаты пытались оказывать помощь раненым. Другая часть выводила оставшихся в живых членов президиума. Оказать сопротивление попытался только полковник Никитский, он выхватил оружие, но тут же был убит. Остальные, спасаясь от пуль, просто попадали на пол.
Сновали санитары с носилками.
Саблин смотрел на восьмерых убитых девочек. Вот ту, светленькую, кажется, звали Магдой. А эта – высокая, красивая, смотрела дерзко в глаза русскому офицеру и улыбалась. Немножко похожа на Хелену… была. Пятна крови на сером сатине казались чёрными, восковые лица стали похожими друг на друга. Смерть всегда и всех делает похожими. Изломанные, изуродованные куклы. И – Боже! – какое счастье, что нет среди них Хелены!
Груды стреляных гильз, пустые магазины, а вот ещё и полные. Этой ж какой боезапас умудрились они сюда протащить?! И главное – как? Ну не под этими же нелепыми платьицами, которые и бельё-то еле прикрывают… И вообще, что здесь случилось? Он разговаривал с этими девчонками совсем недавно. Обычные девушки, немного взволнованные, немного смущённые. Смешливые. Что нужно было сделать, чтобы эти пигалицы взяли в руки оружие и начали безжалостно поливать свинцом зал, забитый до отказа людьми? Людьми, ничего плохого им не сделавшими.
