За то, что Поляков выдал все, его, по крайней мере, не пытали. Даже почти не били. Обошлись тем, что поставили на площади у позорного столба. Вместе с Аленой. На него напялили какой-то затрапезный лапсердак и ермолку с фальшивыми пейсами, а у нее на груди была табличка со стихами. Как же там было-то? Ах, да:
Чтобы жилось
тебе сытнее,
не зная горя
народного,
Стала любовницею
еврея,
банкира и вора
безродного!
Поляков позволил себе легкую усмешечку. Докатился, великий русский поэт! Стишки на таблички писал. Может еще и газетные сообщения начнет в свои неудобочитаемые вирши перекладывать?! Надо сказать, что стоять у позорного столба ему было не страшно. То есть стало не страшно, когда он понял, что камнями в него кидать не будут, и палками бить тоже не собираются. А остальное ему было безразлично. Даже странно: зачем устраивать этот бездарный спектакль в стране, в которой придумали замечательную поговорку, которую любил повторять его покойный отец: «Стыд — не дым, глаза не выест!» Только жалко было хорошей и дорогой одежды, которую потом так и не вернули…
За хорошее поведение и сотрудничество со следствием ему была предоставлена возможность самому выбрать себе место проживания. Естественно в РКП. И вот тогда он совершил одну из самых непростительных ошибок в своей жизни. Польстился на название: «Регион компактного проживания лиц иудейского вероисповедания «Южный». Полякову представлялись пальмы Ялты, Кавказ или уж, на худой конец, таврические степи. Он даже застонал от бессильной злобы. Ну кто, кто мог знать, что эти тупые славяне догадаются назвать реку, протекающую в вологодских лесах и впадающую в Северную Двину — Юг?!!! Сиди вот теперь и наслаждайся северной природой…
Правда, нет худа без добра. Кроме него на это название попались еще многие, и потому «Южный» оказался населен вполне приличными людьми. Старшина Московской общины, несколько ребе из Московских синагог и главный раввин Санкт-Петербурга — все они помнили былую дружбу с Гершелем Самуиловичем, помнили его покойного отца и, конечно, помогли ему занять подобающее положение. Освоится с медикаментами было не сложно: врачи из «своих» евреев все объяснили, и уже очень скоро Поляков наладил бесперебойное снабжение медикаментами нескольких крупных аптек в Вологде, Северодвинске и Архангельске. Конечно, сделки были неофициальными, но деньги, Деньги, ДЕНЬГИ!… Они так необходимы всем тем, кто управляет РКП. И они так необходимы самому Полякову. Хотя в РКП и запрещены поставки продовольствия, но кто же откажется продать жирную говядину, первосортную курятину, хороший табак по двойной, а то и по тройной цене.
Гершель Самуилович закончил писать и принялся за почту. Также быстро и четко, как он заполнял книги, Поляков сортировал письма. Но на одном из писем великолепно отлаженный механизм вдруг споткнулся. Еще раз прочитал адрес отправителя, осторожно вскрыл и углубился в чтение. Чем ближе к концу, тем больше светлело его лицо. Вот уже полгода, как он подбирался к главному: таможенные пакгаузы в Архангельском порту. И, наконец, кажется добрался. Новая сделка сулила прибыль не менее 200 000 рублей.
То, что в самом «Южном» медикаменты практически отсутствовали, не волновало его. В конце концов, нужно вести здоровый образ жизни и тогда не будешь болеть…
Капитан Орлов. Маньчжурия. 1931 год.
Гудят во тьме моторы. Чуть проблескивают на манчжурском небе звезды. Десять двухмоторных «Сикорских» С-37 режут плоскостями ночь. Только не бомбы они несут — сидят в самолетах солдаты, лежат в контейнерах пулеметы и патроны. На небывалое решился командующий Слащев: захватить мост через Сунгари и отрезать путь отступления японцам сбросив бойцов с неба. Командует этим отрядом капитан Орлов. Долго пришлось ему отстаивать саму возможность «небесной» атаки, долго убеждать штабных генералов. Легко ли спорить с тем, кто старше и опытнее тебя, у кого на погонах звезды генеральские а на груди ордена без счета? Но проявил капитан настоящую партийную твердость, настоящую корниловскую несгибаемость — отстоял. Только вот настоящих, подготовленных десантников набралось всего пять десятков. Оглядел Михаил Федорович Орлов свое невеликое войско, вздохнул, зубы стиснул и пошел опять штабным генералам кланяться — подкрепления просить. Выделили ему восемьдесят добровольцев — уссурийских пластунов. Всем хороши добровольцы: молодые, здоровые, ни бога ни черта не боятся. Жаль только, что диверсионной подготовки нет. «Ничего, — сказал замполит отряда, штабс-капитан Майсурадзе, — с парашютами знакомы, а остальное — в бою освоят!»
Гудят моторы. Вот уже третий час полета миновал. Посмотрел капитан Орлов на часы: пора. Махнул рукой — сидевший впереди боец сказал что-то летчикам и встал, кожаную куртку одернул, карабин парашютный к лееру прицепил. Пошли.
Замигал командирский самолет огоньками точно елка рождественская. Это он сигнал другим подает — пора. И тотчас расцвели в небе белые цветы — купола парашютные. Под каждым где человек висит, где — контейнер с оружием и патронами. Качаются русские, украинские, белорусские парни в стропах, маму поминают, на землю поскорей хотят. А земля — вот она, черная, родненькая, по пяткам норовит побольней поддать. Приземлились…
Первым делом огляделись: кто где и где что. До моста заветного — 3 версты. Ну, да это не расстояние — за двадцать минут добежишь. Контейнеры отыскали. Нашли не все, но и того что есть должно хватить. Собрались, посчитались, проверились. На 130 человек — 18 пулеметов ручных, да 50 МП-28, трещоток немецких и 32 томпсоновских ганов машиновых. Плюс у каждого при себе наган, три гранаты да нож. Посовещался Орлов с Майсурадзе и другими офицерами и порешили так: оружия хватит — пора дело делать. Оружие и патроны разобрали, попрыгали, чтоб не звякнуло ничего, и марш.
До моста легко добежали, но тут новая задача: захватывать эту громаду должно с двух сторон одновременно. Сжал кулаки капитан: октябрь — не май месяц, а все ж плыть кому-то придется. Оглядел своих десантников, подумал и приказал подпоручику Судоплатову взять сорок человек, шесть пулеметов и по 15 «Томпсонов» и МП. Связали бойцы узлы из одежды, навьючили на них оружие с боеприпасами, чтоб не утонуло и не подмокло, и в воду. Тихо уплыли, словно растворились в темной реке.
Сидит Михаил Федорович Орлов на берегу, веточку гаоляна жует, ждет. На часы взглянул: уже 36 минут прошло, как ушел Судоплатов. Вгляделся капитан в ночную темень. Вдруг на том берегу красный огонек мигнул. Раз, другой и нет его. А Орлова на душе точно солнышко встало: сигнал подали — значит доплыли.
