Ознакомительная версия.
И опять он удивился, почему она здесь, в глухомани. Впрочем, он давно уже знал, почему именно. Ей бы актрисой быть, а она здесь прячет свою красоту. И вообще, она ему напоминала хорошо обточенный волнами корень дерева без всего лишнего или, наоборот, с избытком самых главных деталей, например фигуры и мушки на верхней губе. Повезло мне, в который раз подумал он. Редко кому так везёт. А воякам тем более. Он так и думал о себе: «Я вояка, этим и живу, а больше ничего не умею. Любить вот умею и быть верным умею».
— Однозначно, — согласился он. — Мы-то их сейчас упакуем. Но они снова в любой момент могут прорваться. Так что здесь, скорее всего, сделают пограничную зону.
— Я больших городов не люблю, — сказала она.
— Дом купим в пригороде, — сказал он. — Там чище. Плохо в больших городах.
Голос его дрогнул: он не был уверен в том, что говорит. Война приучила его не заглядывать далеко, чтобы потом не остаться в дураках.
— Я знаю, что ты боишься, — сказала она.
— Я не боюсь, — не понял он её.
— Нет, ты боишься, — сказала она и помолчала, а потом сказала: — Мы всего лишь женщина и мужчина, оказавшиеся здесь и сейчас.
У него мороз пробежал по спине. Если ты чего-то не понимаешь, доверься ощущениям. Ни с кем ему не было так хорошо, как с ней. И вдруг она заговорила о том, о чём он тоже думал, но не делился ни с Олегом Вепревым, ни с Германом Орловым. Время — оно словно открылось перед ними, и они плыли в нём, как будто в большой лодке и не могли пристать к берегам, потому что они были крутыми и скалистыми.
Она была родом с Урала, из Перми, и жила в Пятигорске всего-то два года. Здесь у неё был похоронен муж, командир тридцать второй заставы. Вот почему она такая приспособленная к армейской жизни и ничему не удивляется, часто думал Игорь. «Мне кажется, если бы я тогда была с ним, он не погиб бы», — сказала она однажды и привела его к могиле у подножия Машука. Вся тридцать вторая застава, павшая ещё до того, как Спиридонов захватил власть. Шаталась уже страна, и, конечно же, погибшие оказались заложниками этого шатания, а духи воспользовались ситуацией, опять же англосаксы мутили воду, американцы им поддакивали, а турки скалились, воодушевленно потирая руки: у всех сбылись их вековые мечты, отхватили Кавказ, проучили Россию.
Он так и уснул с ложкой и кастрюлей в руках. Снилась ему какая-то фантасмагория, не имеющая никакого отношения к реальности. А проснулся от свежего воздуха. Энергия боя, которая жила в нём в течение дня, ушла, и ему сделалось зябко. Божена спала рядом, поджав под себя ноги и обхватив себя руками. Где-то внизу раздались странные звуки, словно кто-то крался и наступил на консервную банку.
Ничего, подумал Игорь, там Орлов, он своё дело знает. Но всё равно осторожно поднялся, пошёл и посмотрел.
По пути он заглянул к Севостьянихину, который сидел в углу между двумя окнами. Рядом с ним лежали радиостанция и автомат.
— Командир, спишь? — шёпотом спросил Игорь, вглядываясь в тёмную фигуру.
Но Севостьянихин не ответил. Игорю надо было поговорить с ним, впрочем, это можно было сделать позже, под утро. Однако стоило было Габелому повернуться, чтобы уйти, как Севостьянихин сказал:
— Повезло нам, кадровые силы боевиков ушли в Россию, а с нами воюют, можно сказать, новобранцы.
Игорь молча стоял перед ним. Ему было всё равно с кем воевать.
— Завтра атакуем в направлении Бештау.
— Приказ пришёл? — с облегчением спросил Игорь.
Любой приказ означал, что они не одни, что о них помнят. А это большое дело в армии, когда о тебе помнят, потому что армия — это мощь, это сила.
— Не было приказа, просто ждать дальше бессмысленно. Утром пойдёшь в разведку.
— Есть пойти в разведку, — сказал Игорь и присел перед Севостьянихиным, чтобы обсудить подробности.
Лица у Севостьянихина не было видно. Белел лишь кончик знаменитого носа, который казался вялым и безынициативным. Потом Севостьянихин пошевелился, и Игорь различил его глаза. Вот глаза у командира оказались вовсе не сонными, а даже очень ясными и конкретными, должно быть, он думал о чём-нибудь приятном, сидя в темноте, а тут пришёл Габелый и испортил обедню.
— Думаешь, они нас не ждут?
— Да нет, может, и ждут. Кто его знает. Дело не в этом.
— А в чём?
— Что-то происходит, понимаешь?..
— В смысле?.. — удивился Игорь и положил автомат на колени.
— Сам подумай, Будённовск молчит, как рыбы об лёд.
— Ну?.. Может, обложили?
— Такую базу не обложишь, — заметил Севостьянихин.
— Ну да, — чуть ошарашенно согласился Игорь. — Действительно… хм… я не подумал.
— Значит, что?.. — многозначительно спросил Севостьянихин и хитро вместе с гениальным носом посмотрел на него.
— Что?.. — удивился Игорь.
На ум, как назло, ничего не приходило. Спал ум — там, рядом с Боженой, и вообще уму ничего не хотелось думать, уму хотелось тихо мечтать о счастье.
— Значит, им приказали молчать и не высовываться, — веско сказал Севостьянихин.
— Не-е-ет… не может быть… — удивился Игорь и окончательно проснулся.
Да такого командира подчинённые на куски порвут, подумал он. Свои не предают. Закон спецназа.
— Всё может быть, сынок, всё может, — вздохнул Севостьянихин.
Сынком Севостьянихин называл кого-либо крайне редко, разве что в минуту душевного волнения. Значит, такая минута настала.
— Что же делать? — спросил Игорь, всё ещё не в силах переварить услышанное.
— Вот вы с Вепревым и прикиньте, что делать. Потом мне доложите. Обмозгуем вместе. Сбор у меня в полпятого.
Расслабленное лицо Севостьянихина снова стало насмешливым, таким, каким Игорь привык его видеть двадцать четыре часа в сутки. Такого не раскусишь и на мякине не проведёшь. Опытным был Севостьянихин, много повидал и понимал одну мудрость: мы никогда не знаем, где ошибаемся. А именно в этом и таился залог успеха или неуспеха — не делать ничего такого, что привело бы к ошибкам, потому что ошибки — это человеческие жизни. С другой стороны, если бы это была какая-нибудь стратегическая операция, где важен успех на каком-либо фронте. А у нас? У нас локальные бои, мелкие стычки, ничего не решающие в принципе. Возможно, успех кроется как раз не в вылазках, а в надёжной обороне. Сковываем мы моджахедов, не даём им уйти дальше, в глубь России. Но и сидеть на месте тоже нельзя.
— Есть полпятого, — ответил Игорь, поднимаясь, и вышел в коридор.
У него сразу возникло множество вопросов. Да и само предположение Севостьянихина показалось диким: получалось, что армия их бросила по чьему-то приказу. Такой приказ мог отдать только главнокомандующий. Вывод напрашивался сам собой: не по приказу ли Америки моджахеды рванули «стену»? И чем больше он думал об этом, тем быстрее приходил к мнению, что командир прав, что их слили, оставили один на один с Чичей. Только зачем, сообразить было трудно, для этого надо сидеть в Кремле и руководить оттуда, чтобы видеть картину всецело.
Ознакомительная версия.
