Игорь Забелин - Записки хроноскописта

Но отважным исследователям поставлен в Антарктиде памятник-трехметровый дубовый крест, обращенный к югу. На нем написано: «В память капитана Р. Ф. Скотта, офицера флота, доктора Э. А. Уилсона, капитана Л Э. Дж. Отса, лейтенанта Г. Р. Боурса, квартирмейстера Э. Эванса, которые умерли при своем возвращении с полюса в марте 1912 года. «Бороться и искать, найти и не сдаваться».

Ни имени Мориса Вийона, ни имени Александра Щербатова, как видите, нет в списке погибших. Но ведь он поставлен всем, кто умел бороться и искать, найти и не сдаваться.

Это, наверное, самое трудное, что можно себе представить, — найти и не сдаваться.

в которой героем моего рассказа вновь становится философ Петя; кроме того, читатель узнает, по каким причинам мы все до одного отказались искать клад, а также услышит кое-что об Африке

Как разыскал меня в поселке Приморском, недалеко от Адлера, где мы отдыхали с женою, философ Петя, мой товарищ по работе в Хаирханском массиве, до сих пор остается тайной.

Но — разыскал и однажды предстал передо мною в тот жаркий обеденный час, когда мы, уйдя с моря, обычно отдыхали в саду, в тени виноградника.

— Я нашел клад, — сказал Петя

— Рад, что у клада теперь столь надежный хозяин, — сказал я, улыбаясь — И достойный. Поздравляю с удачей.

— Спасибо Только за кладом надо еще сходить. Очевидно, во всем виновато переутомление, вызванное хроноскопией и работой над книгами, но смысл Петиных слов доходил до моего сознания как бы сквозь плотно свалявшуюся вату, и мне пришла в голову нелепая мысль. Наш хозяин, Вася, работал в совхозе конюхом, и я почему-то решил, что Петя нуждается в его помощи.

— Вам подвода нужна?

— Не нужна подвода, — быстро сказал Петя — Клад еще надо найти.

— Петя, прошу вас, — сказала моя жена. — Мы здесь отдыхаем! Никаких деловых разговоров. Очень прошу вас!

— Я все понимаю, — кивнул Петя. — Абсолютно все!

— Усаживайтесь поудобнее и вообще чувствуйте себя как дома, — сказал я. Ведь про клад в двух словах не расскажешь. Представляю, сколько вам пришлось пережить!.. А через час пообедаем и, кстати, обмоем вашу находку. У нас припасена бутылка отличного венгерского.

— Переживаний пока немного было, — смутился Петя. — А находка моя столько веков обмывалась, что не знаю уж, как и уцелела. Просто чудо…

Тут с моря вернулись наши друзья, Ева и Яша. Я познакомил их с Петей и в точности повторил его последние фразы

— Воистину сказочный клад, — согласился Яша. — Несколько веков его «обмывали», и все-таки кое-что осталось?!

— Нет, — сказал Петя. — Не клад обмывался, а ваза, и не людьми, а морем…

— По порядку, Петя, — взмолился я. — Ради бога, начните сначала.

— Мы нашли огромную глиняную амфору с планом замка, и на плане указано, где зарыт клад! Нам удалось вытащить ее из трюма затонувшего корабля. Просто чудо. Корабль, наверное, лет четыреста назад затонул, и все сохранилось.

— Действительно, чудо, — согласился я. — Это и есть начало?

— Нет. Самое начало было в Москве. — Петя почувствовал, что путается. Сейчас я все объясню! Вы знаете, я увлекся подводным плаванием…

— Он и спелеолог, он и аквалангист, — пояснил я Еве и Яше. — Удивительно! И философ к тому же… А Петя продолжал:

— Знаете, после Хаирхана я решил, что должен увидеть море изнутри. Потому, наверное, что в подземные озера ныряешь как в ночь. А море днем-другое, правда?.. Вот и связался я с археологами-подводниками, чтобы приятное с полезным соединить. Как философ, я по эстетике специализируюсь, а прекрасное оно повсюду вокруг нас разлито. И в природе, и руками человека творится. Часто, к сожалению, мимо проходим мы, а если приглядеться!.. Еще тогда, зимою, я подумал: найти бы клад из прекраснейших ювелирных изделий, таких, чтоб украсили они лучшие наши музеи…

— Вот это целеустремленность! — сказал я. — Решил найти клад и — нашел!

Ирония моя не дошла до Пети.

— Да! — радостно согласился он. — И руководитель меня поддержал…

— Какой руководитель? По розыску кладов?

— Нет, по курсовой работе. Профессор Брагинцев. Вы не могли о нем не слышать!

— Слышал, — сказал я.

— Вот видите! И такой серьезный человек считает, что есть шансы найти клад в районе Хосты.

— И в любом другом месте — тоже, — сказал я.

— А про развалины крепости в тисо-самшитовой роще вы помните? — воскликнул Петя.

— Нет. А при чем тут тисо-самшитовая роща?

— Да план же на вазе-той самой крепости! Как вы не поймете? Тот самой, что на территории заповедника!

— Почему вы так решили?

— А другой нет поблизости! Логика Пети меня «сразила».

— Если потребуется рабочая сила, — сказал я, — перетащить что-нибудь, упаковать…

— Хроноскоп! Хроноскоп мне нужен!

— У хроноскопа иное предназначение, — это я произнес жестче, чем хотел. Клады не по его части.

— А если там скрыты прекраснейшие произведения искусства? А если там неведомые миру шедевры?

— Скорее всего там «пшик», дорогой мой Петя. Как и в прочих воображаемых кладах.

По-моему, мир рушился в его глазах.

— Зачем клад искать, когда под ногами денег полно? — сказал Пете наш хозяин Вася. — На кавказской земле, если голова есть, руки есть, без клада прожить можно, товарищ. Мимозу сажай-в марте продавать вези. К женскому днюкак хорошо! Огурцы сажай — опять весной продавать вези. Помидоры сажай, виноград собирай, мандарин собирай — весь год продавать вези. Своих мало — у соседей купи, в ларьке договорись… Зачем клад, товарищ?

Несмотря на основательную теоретическую подготовку, сам Вася торговыми операциями не увлекался и явно подшучивал над философом, но тот начисто утратил чувство юмора.

— Прощайте! — вскричал Петя и исчез.

На следующий день утром мы вчетвером отправились на станцию субтропических культур, что находится неподалеку от Гагры у Холодной речки. Строго говоря, называется эта станция «Гагринский опорный пункт Главного ботанического сада», а пока только там у нас выращивают деревья какао. Я недавно побывал в Африке, но там их не видел: плантации какао особенно велики и многочисленны в Гане, а не в Гвинее, по которой мы ездили, и здесь, на Кавказе, мне представилась возможность восполнить этот пробел в своих африканских наблюдениях.

Яша и моя жена отправились на переговоры к директору, а мы с Евой устроились на деревянной скамейке под какими-то кустами.

— Смотри, какие интересные лепестки, — сказала Ева, поднимая с земли веточку с тремя овальными красновато-фиолетовыми лепестками; внутри, среди лепестков, пристроились три невзрачных беленьких цветочка.

Ева положила веточку на мою ладонь, и я оторопело уставился на лепестки.

«Нет, этого не может быть», — сказал я самому себе и вздохнул с каким-то странным облегчением: «этого» действительно не могло быть.

— Не знаешь, что за растение? — спросила Ева. На всякий случай оглядев окрестные кусты и деревья, я вполне искренне ответил;

— Понятия не имею.

Директор станции, совсем еще молодой человек, любезно разрешил нам осмотреть свои владения и выделил в сопровождающие научного сотрудника… Мы обогнули дом, в котором размещались лаборатории и дирекция, и…

Потом я очень внимательно осматривал маленькую плантацию деревьев какао, или шоколадного дерева, шоколадника, как его еще называют, расположенную в теплице под загрязненными стеклами (шоколадник не выносит прямых солнечных лучей: как и его дикие предки, он приучен к полусумраку тропического леса); я запомнил многое из того, что нам рассказывали про чрезвычайно плодовитое растение чиод, или мексиканский огурец, который сейчас внедряется в сельское хозяйство, про кустарник псидиум, которому тоже сулят большое будущее; я любовался цветущими разноцветными лотосами, викторией-регией, стеблями папируса с раскрытыми щеточками листьев наверху; я с почтением смотрел на «сальное дерево», парафиновые выделения которого издавна служили на Востоке сырьем для свечей, и даже поверил, что удастся акклиматизировать у нас карику кварцифолиа — родственницу знаменитого дынного дерева… Повторяю, я все внимательно слушал, кое-что записывал, но мысли и чувства мои были в это время за тридевять земель от Гагринского опорного пункта…

Уже в Москве, после возвращения из Африки, я месяца полтора улетал туда во сне-каждую ночь! Я вновь ходил по красной жесткой земле, и красноватая пыль оседала на моей рубашке. Я заново переживал грозовую ночь- тревожную и прекрасную, как вся Африка сегодня, — ночь, которую довелось мне провести в пути где-то между городками Маму и Карусса. Я вновь видел дымы пожарищ гвинейцы выжигали саванну перед началом сева, — и вновь окружали меня в какой-нибудь саманной деревушке коричневые люди с сильными добрыми руками… Крупные стервятники — вотуры — тяжело опускались на растрепанные гривы кокосовых пальм, склонившихся над солнечным океаном, и неподвижны были узловатые ветви баобабов, распростершиеся в раскаленном голубом небе, — все было, как наяву, как в те незабываемые дни, которые я провел в Африке…