Вдруг в его глаза ударила знакомая иллюминация. Он опять оказался у проходной своего института. Прямо перед ним была витрина бутика нижнего белья. Там за полупрозрачными шторами были видны горящие свечи.
«Ночные примерки интимного белья. Вход — 50 у.е.» — прочитал Никола вывеску.
Тут же у входа было несколько иномарок.
— Ах, вы гады! — вскрикнул Никола. — Интим устроили! Из-за вас мы не работаем, из-за вас дядя Миша умер…
Он, размахнувшись, швырнул в витрину радиоприемник.
Пробив стекло и сорвав тонкую штору, приемник влетел в помещение. Несколько свечей повалилось на пол.
Спустя некоторое время оттуда кто-то истошно завопил: «Бомба!»
Принять за бомбу влетевшее в помещение нечто, обмотанное изолентой и с торчащими проводами, было немудрено, и поэтому тут же из дверей на улицу выскочило несколько абсолютно голых людей. Тряся своими бесформенными телами и сверкая в ночи поджатыми от страха задами, они побились сначала в закрытые мерседесы, а затем быстро разбежались по улице.
— Бомба! — закричал им вслед Никола. — Да, бомба! Еще какая бомба!!!
Огонь, предоставленный сам себе, быстро поднялся по шторам и охватил помещение.
— Давай-давай! — закричал Никола. — Пали там все!
Он поднял над головой сжатые кулаки и запрыгал на месте.
Необъяснимое ликование охватило его. Потревоженные мерседесы разрывали ночную тишину воем своих сигнализаций, и под их аккомпанемент Никола стал ходить кругами, пританцовывая.
— Гори-гори ясно, чтобы не погасло!
Огонь с явным удовольствием пожирал бутик.
Неожиданно пламя стало очень ярким. Что горело в комнате, трудно было понять.
«Там же, за стенкой, — вдруг подумал Никола, — бокс с газовыми баллонами… Убрали ли они его?»
И в этот момент раздался мощнейший взрыв. Воздух неимоверно больно ударил Николу в лицо. Институт перевернулся у него перед глазами…
В последний миг мозг успел запечатлеть, что вспышка была какой-то необыкновенной и странной. Золотистое свечение сменилось ярким, до боли в глазах ослепительным лиловым сиянием. Черные ночные окрестности сменились ярко-желтыми играющими всполохами…
* * *
«Эх, Никола-Никола! Что же ты наделал?»
Огромное черное пустое пространство простирается вокруг. Оно абсолютно пусто. Это, собственно говоря, — даже не пространство и даже не пустота. Это просто — ничто! То самое «ничто», каким пугают народ фантасты. Именно потому я и говорю о нем, что оно абсолютно пусто. Однако здесь, в этой пустоте теперь Никола.
«Никола-Никола!»
Молчишь!? Конечно же, ты мне не ответишь.
«Но все-таки Никола, разве нельзя было по-другому?!»
Я смотрю в «ничто», будто он там слушает меня.
«На этот вопрос, Никола, ты тоже не ответишь, даже если и смог бы это сделать. Кто может это знать, можно ли было по-другому?»
Я разговариваю с пустотой, но как же хочется, чтобы Никола слышал меня!
«Ну, надо ли было кидать этот несчастный приемник в витрину?»
Я спрашиваю, но сам, конечно же, понимаю, что это произошло как бы само собой. Здесь вопрос «надо ли было?», наверное, не корректен…
Интересное дело — я ловлю себя на том, что сам отвечаю за Николу на свои вопросы. Даже делаю это его словами. Будто не я, а он сам отвечает мне… Между прочим, это нередко случается в реальной жизни. Мы часто отвечаем за своих собеседников — отвечаем в тех ситуациях, когда собеседники по какой-либо причине молчат. Как знать, может, это и есть тот самый незримый контакт между людьми, когда люди общаются не словами, а чем-то совершенно другим?
Но стоп-стоп! Не надо сейчас отвлекаться! Я могу потерять Николу — это так легко сделать здесь — в абсолютной пустоте. А мне надо, очень надо с ним побеседовать… Хотя бы таким вот образом…
«Ну, хорошо! — продолжаю я. — Не будем спрашивать, надо ли было кидать, спросим — почему это вышло?»
Никола молчит. Никакие ответы за него не приходят и мне на ум.
«Никола-Никола! — продолжаю я. — Хочешь, я подскажу тебе, почему приемник полетел в витрину?»
Я делаю паузу. Мне вдруг почему-то вообразилось, что мой молчаливый и невидимый собеседник сейчас насторожился, что он весь обратился в слух.
«Никола! Там за витриной были победители».
В ответ опять молчание, но странное ощущение охватывает меня от этого молчания. Будто и впрямь кто-то напряженно меня слушает.
«Не понял? — спрашиваю я это «что-то». — Там были победители в этой жизни. А ты, Никола, — побежденный!»
«Они, — продолжаю я, — заняли твой институт, они вытеснили тебя с работы, они вытеснили тебя из твоего жизненного пространства. Твой бросок — это бунт побежденного».
«Они забрали, — снова говорю я, — твоего сына…»
— Нет!
Чу! Мне будто послышалось, что кто-то вдруг ответил — ответил из абсолютного «ничто». Я растерянно вслушиваюсь.
— Ни-ко-ла…! Это ты?
Мистика какая-то! Я спрашиваю в «ничто»!..
— Ни-ко-ла! Они забрали твоего сына, — я против своей воли продолжаю взывать к пустоте.
— Нет! — неожиданно раздалось из толщи небытия.
Я вздрогнул. Это был, действительно, ответ, и это был голос Николы! Я прихожу в замешательство, однако я уже неподвластен самому себе. Я продолжаю разговор. Я тороплюсь это делать. Ведь я именно этого и хотел.
— Ну почему нет?! Забрали! И ты сам прекрасно это понимаешь…
— Не забрали!
И все-таки я порядком озадачен. Никола явно отвечает мне. Но ведь это абсолютная пустота. Здесь я наедине со своими мыслями…
— Забрали! — нажимая, говорю я.
В ответ снова молчание. Я теряюсь еще больше, однако тут же вдруг ощущаю, что за молчанием кроется только то, что мой собеседник просто набычился.
Ну что ж! Николу тоже можно понять. Однако, как ни тяжело выслушивать эту правду, но она такова. Ну, бог с тобой, — пусть не забрали! Но все-таки жизнь — это борьба…
— Нет!..
Оп па! Он еще продолжает спорить?!
— Никола!..
Я вслушиваюсь в «ничто».
Молчание.
— Ни-ко-ла!.. Что «нет»?
Молчание.
— Ни-ко-ла!.. Жизнь — борьба! — я опять его провоцирую на ответ.
— Нет!..
— Что «нет», Никола?
Молчание.
— Никола, не молчи! Что «нет»?…
— Не борьба!..
— Не борьба?!.. — я, насколько можно, напрягаю слух. — А что же такое жизнь?
— Это жизнь!..
«Не понял!»
— Жизнь — это жизнь! — услышал я.
Ах, вот оно что! Ну, тогда понятно!.. Ты, Никола, просто жил. Ты просто жил, работал, растил сына, а тут пришли они…
— Ты понимаешь, Никола? — говорю я в пустоту. — Ты просто жил. Для тебя жизнь — это жизнь, а для них жизнь — это борьба! Они — другие, Никола! Они, Никола, слеплены из другого теста.
Я на какое-то время замолкаю.
— Они потому и победили, — продолжил я после потяжелевшей паузы, — что они боролись, а ты просто жил. В их руках было оружие, а в твоих — ничего.
И снова пауза. Тяжелая пауза.
— Никола! — продолжаю я. — Если для тебя жизнь — это просто жизнь, то, значит, надо было просто жить… Ну зачем кидаться приемниками?
— Никола! — говорю я, чувствуя, что он опять набычился. — Ты по натуре — созидатель, ты — не боец! Ты не одолеешь их взрывами. В этом они сильнее тебя. Это их стихия, в силовых приемах они изобретательнее. Но у них нет того, что есть у тебя. Твоя сила в созидании.
— Твоя сила — продолжаю я, — в терпении. Твое оружие — время. Они могут только прожигать и разрушать, но вечно разрушать нельзя. Рано или поздно понадобится строить, а в этом тебе нет равных.
— Никола, твое время еще придет! Ты — строитель будущего…
— Будущего?…
— Да, Никола, будущего!
— А что делать сейчас? Подставлять для удара щеку?…
— Ну, зачем? Хотя…
Я смешался в поисках ответа.
— Вспомни, — наконец нашелся я, — ты еще в школе учил Кодекс строителя нового общества. Ты не можешь не знать, что десять пунктов этого Кодекса повторяют десять заповедей Христа. А одна из заповедей действительно гласит: если тебя ударили по одной щеке, подставь другую!
— Неправда! — вдруг резко ответил Никола.
— Что неправда? — я слегка опешил от его взрыва.
— В Кодексе как раз этого пункта нет!
Да, действительно, нет! — я снова смешался.
— Но, однако, — возразил я, быстро придя в себя, — если там его нет, надо добавить! Ведь Заповеди Христа — это кладезь высшей жизненной мудрости…
— Высшей?… — спросил Никола и замолчал.
Я уловил в его голосе ноту сомнения.
Ого, Никола! Замахнуться на такое! Да ты, оказывается, еще тот бунтарь!
— Да, Никола! Это мудрость тех, чье оружие — Время.
— Десять заповедей, — сказал Никола каким-то тихим голосом, — были написаны небольшим народом, затерянным в степях Ближнего Востока. Если бы маленький еврейский народ, зажатый с разных сторон воинствующими империями, не подставлял каждому новому завоевателю после удара щеку, если бы он сопротивлялся, он был бы просто уничтожен, полностью вырезан. Покорность — главное условие его выживания. Это — его высшая жизненная мудрость — жизненная мудрость маленького народа. Но для больших народов она губительна, так же, как и для… — Никола вдруг резко замолчал, оборвав свою фразу.
