В Ростове пока хаос продолжался. Корнилов, Алексеев, Деникин и прочие, все еще пытались организовать войска в поход. Но идти было некуда, со всех сторон нас обложили красные. Прорываться на Кубань зимой было делом авантюрным, поэтому каждый пытался спасаться, как мог. Чаще всего самостоятельно.
Неуверенность в завтрашнем дне, способствовала развитию весьма своеобразных заболеваний, а именно: офицер, подав рапорт о болезни и, следовательно, освободившись от работы, все свободное время посвящал устройству своих личных дел и подготовке к бегству, но при этом, переодевшись до неузнаваемости он, однако, по несколько раз в день, бывал в штабе Добровольческой армии, узнавал новости и, в зависимости от изменений обстановки, вносил коррективы в свой намеченный план.
Видя, что при дальнейшем развитии такой "эпидемии" верхушка Белой Армии рискует остаться в одиночестве, Лавр Георгиевич Корнилов, собрав своих офицеров, категорически объявил им, что всякого "больного" замеченного им в штабе, будет рассматривать, как умышленно уклоняющегося от исполнения своего долга и в соответствии с этим, применять меры воздействия.
"Кто болен, — пусть сидит дома и не показывается ни на улицу, ни в штаб. Вы должны знать, господа, добавил генерал, — что о времени ухода армии, если то будет вызвано обстоятельствами, я буду знать заранее и потому смогу вас предупредить своевременно".
К тому же, новый Атаман Назаров каждый день слезно умолял Добровольческую армию задержаться в Ростове и даже обещал ей оказать помощь людьми, что было явно из области фантастики.
Ночью мы совершили задуманную диверсию. Густо намазав полученным напалмом все подоконники на фасаде облюбованного нами дома, мы приготовили фронт работ. Затем я подсыпал своего чуда-порошка для затравки, и никем не потревоженные, мы спокойно удалились.
Пожар вспыхнул уже под утро. Он был сильный, но с контролируемыми очагами горения. Затушить напалм долго не удавалось, так что все фасадные окна выгорели дотла. А так же занавески, часть мебели и пострадали деревянные полы. А вот жильцов пожар не затронул.
Через пару часов Рустем-ака вместе с Аюкой (тот изображал бригадного казначея), преображенные новыми костюмами, с видом «лихим и придурковатым», отправились брать подрядные работы. Я остался на базе, чтобы лишний раз не светится. Не надо чтобы ограбление Госбанка Ростова каким-то образом связывалось со мной. Иначе надо будет уходить в глухое подполье, делать пластическую операцию и ходить только по ночам и ползком. За это деяние сразу башку отрежут, без всяких предварительных ласк. Или даже с ними, что еще хуже.
Иностранцы виноваты и точка. А они все на одно лицо! Вернувшись, Аюка доложил мне, что хозяин доходного дома, по виду еврей, прельстился нашей малой ценой и даже выдал небольшой аванс на материалы. Жильцы пока потеснятся на другой половине дома, а пострадавшие фасадные комнаты, а главное — подвал будут в полном нашем распоряжении. Забив окна в паре комнат, наши персы будут и проживать по месту строительства, чтобы зря времени не терять. Нормально договорились. Остаток дня был посвящен выдаче аванса Рустему-аке и докупке необходимых материалов и оборудования.
На следующий день, наши персы начали крушить погорелое и обживаться на новом месте. Я же, смешавшись с кучей рабочих, переодетый в грязную спецовку проник в подвал и по компасу наметил азимут и направление подземного хода. В подвале неуютно, темнота, запах пыли, мокрого цемента, какого-то гнилья. Трубы в ржавой корке. Теперь надо было быстро рыть намеченное. Пока зимой по льду еще можно уйти за Дон. А здесь работы непочатый край. Да такой работы, что пупок развязаться может.
Так что часть моих калмыков будут изображать наверху кипящую деятельность, а внизу персы приложат максимум усилий для прокладки подземного хода. Мне же следовало озаботиться медвежатником, чтобы вскрывать банковские сейфы.
Начались тяжелые трудовые будни. Как говорил известный авантюрист и проходимец: «Лед тронулся, господа присяжные заседатели». Интенсивно работали целую неделю. Мешки с землей, мы под видом строительного мусора по вечерам на нашей коляске отвозили к Дону и там, освобождая мешки, сваливали землю в полынью. «Человек может бесконечно смотреть на три вещи: горящее пламя, текущую воду и то, как другие работают». Я смотрел, иранцы явно старались.
Пока в городе все без изменений. Смерть Каледина несколько всколыхнула Дон. В Новочеркасск потянулись пристыженные депутаты из казачьих станиц и большевики пока, во избежание неприятностей, не решались перейти в наступление. Даже вели переговоры с Новочеркасским правительством на тему: сдавайтесь, и мы Вам все простим.
7 февраля, бегая по городу в бесплодных поисках проверенного "медвежатника", я из наклеенных прокламаций узнал, что вчера, 6-го февраля 1918 г. Войсковой Круг издал следующее постановление:
1. Защищать Дон до последней капли крови.
2. Объявляет себя верховной властью в области войска Донского.
3. Облекает всей полнотой власти Войскового Атамана.
4. Решает немедленно формировать боевые дружины для мобилизации 1-й, 2-й и последующих очередей до всеобщего ополчения включительно; приказывает арестовать и изъять из станиц и хуторов агитаторов и предать их суду по законам военного времени.
5. Мобилизовать работающих на оборону.
6. Сформированные дружины немедленно выставить на фронт.
7. Единогласно просить и настаивать, чтобы генерал Назаров в этот грозный час не слагал с себя полномочий Войскового Атамана и тем самым исполнил бы долг истинного сына Тихого Дона.
8. Учрежденным военным судам приказывалось немедленно приступить к исполнению своих обязанностей.
Вполне естественно, что подобные запоздалые, но крутые решительные шаги Войскового Круга горячо приветствовались всеми защитниками Дона, вселяя уверенность, что буйный Донской парламент стал, наконец, на правильный путь и заговорил настоящим языком. Но не поздно ли спохватились? Сердце сжалось недобрым предчувствием.
Но, не прошло и пары дней, и мы опять узнали, что Круг сдает позиции и ведет переговоры с красными, провоцируя с той стороны новую волну «словесного поноса». В Ростове воцарилось смятение, обычно предшествовавшее панике. Город резко изменил свою физиономию. Еще вчера, как будто бы, ничто не предвещало роковой, трагической развязки, надвинувшейся, как ураган. Едва ли кто предполагал, что атмосфера разрядится так внезапно и непредвиденно.
Еще вчера в штабе, как обычно, обсуждались меры противодействия противнику, строились планы об увеличении боевых отрядов за счет сокращения тыла, а также принудительной мобилизации городского населения, до поздней ночи текла работа и ничто, казалось, не говорило о столь близкой катастрофе. А сегодня панический страх овладел городом. Словно обезумев от ужаса, жители судорожно искали спасения, безотчетно бросались во все стороны, занятые одной мыслью — бежать и спастись, спастись во что бы то ни стало. Дикой казалась мысль, что этот всегда спокойный купеческий город доживает последние минуты своей свободы, что скоро его захлестнет кровавая волна произвола и жестокого террора.
Более того, уже 7 февраля генерал Назаров, учитывая сложившуюся обстановку, не счел возможным задерживать больше Добровольческую армию, о чем уведомил ее командование, сообщив также, что казачество ничем помочь им не может.
В свою очередь, генерал Корнилов, видя, что дальнейшая оборона Ростовского района не даст положительных результатов и может лишь погубить армию, решил увести ее на Кубань, предполагая там усилиться местными казаками и получить новую базу. Однако, как известно, эта надежда не оправдалась. Выйдя в ночь с 8 на 9 февраля из Ростова, плохо снабженная, почти без артиллерии, с небольшим количеством снарядов, без необходимых запасов обмундирования, без санитарных средств, Добровольческая армия, имея в своих рядах около 2500 бойцов, проделала тяжелый крестный путь с тем, чтобы уже через два месяца бесплодных скитаний, в апреле 1918 года вновь вернуться в свою колыбель — Донскую землю. Но, никто из «первопоходников» не знал тогда, что их ждёт впереди.
