валюту!
Киргизы, мечтающие начать строительство из собственного леса, в географические подробности не вникали. До вечера записалось сорок человек. На сборы я им дал сутки. Подъемные были обещаны после прибытия на место — якобы не рисковал возить с собой большие суммы. Добираться до места мы должны были тоже за свой счет, с непременной оплатой билетов сразу после прибытия.
Через сутки доверчивые труженики с вещмешками и топорами заполнили автобус. (Пилы я им брать отсоветовал, обещал выдать бензиново-электронные, японского производства.) В аэропорту я разместил их в главном зале тесной туристической группой, запретил отлучаться куда-либо, кроме туалета, провел перекличку по списку и поручил, пока я буду договариваться насчет билетов, собрать деньги на эти билеты. Старшим назначил козлоподобного старичка с седой раздвоенной бородкой, напоминающей по густоте волос лесопосадки в тундре. Потом я посмотрел расписание самолетов, идущих до Красноярска. Самый удобный рейс шел через шесть часов. Справился в кассе — билеты были свободно. Сумма транзита до Игарки составляла на каждый билет 320 рублей. Естественно, что без пропуска или прописки в этот город билеты не продавались. Меня это не смутило. Я вернулся к своим трудягам, и старик, кланяясь мне как большому начальнику, доложил, что не знает поскольку собирать.!
— Билет стоит 180 рублей, через Москву с пересадкой, но могут быть непредвиденные расходы. Собирайте, бабай, по 200 рублей, но побыстрей. Если бы не ваша медлительность, мы могли бы уже скоро лететь. А теперь на этот рейс опаздываем, придется шесть часов ждать.
Старик рассыпался в извинениях, ссылаясь на милость Аллаха. Деньги собрали быстро. Я подтвердил свое указание не расходиться, добавил, что и в туалет лучше ходить группами по три-четыре человека, сказал, что из-за их медлительности в сборе денег буду отсутствовать долго — с билетами трудности. На прощание еще раз подчеркнул крупные полномочия бородатого бабая, не удержался сказать вальщикам леса «ыракмат», что значит спасибо, поднялся в кассовый зал, спустился по другой лестнице, сел в такси и отбыл на вокзал. Я всегда питал к железной дороге большую симпатию, чем к капризной авиации.
В здание вокзала я заходить не стал. На путях стоял какой-то поезд, я запрыгнул в первый же попавшийся вагон и протянул проводнику четвертак. «Скоро сойду», — сказал я, не вдаваясь в подробности. И сошел через несколько остановок на крупной станции, где пересел в поезд алма-атинского направления.
До Алма-Аты я ехать не собирался. Через два часа я сошел снова, купил на вокзале билет в СВ до Оренбурга, а в Оренбурге все же воспользовался самолетом, который мигом домчал меня до Москвы.
Восемь тысяч, подаренных мне любителями леса, позволили без проблем разместиться в люксе гостиницы «Москва», старой и достаточно фешенебельной. Потом я пополнил в ближайшей «Березке» (благо, чеки жучки всегда продавали за углом) свой гардероб, принял душ, переоделся и устроил праздничный ужин (он же обед) в гостиничном ресторане. С девочками.
Утром следовало внести московскому смотрящему процент на общак (я, как профессионал, числился по Москве и наделся со временем получить корону законника, чему долго препятствовала моя недолгая работа в милицейском питомнике). И замутит хорошенькую аферу по продаже форели и лосося, для которой закупить пару тонн трески. Благо, в СССР её не считают ценной рыбой, хотя в правильном приготовлении она не уступит и лососевым. Треска нынче в гастрономе по 56 копеек за кило, а горбуша, если выбросят, по 4-75, посчитайте разницу. Тем более что я буду продавать филе лосося в красивой упаковке…
Воспоминание прервалось горечью во рту. Будто желчь разлилась от этих, как нынче оцениваю, преступных обманов обычных людей. Правда были у меня и обманы государства, но редкие. Опасные статье в УК РСФСР за обман государства. Вон, помню таксиста торговавшего валютой. Вместе чалились. Так я давно откинулся, а ему еще семь лет корпеть на лесоповале!
«Все это в прошлой жизни!» — сказал я сам себе и повторил вслух: «Это сейчас другая жизнь, я в ней воров ловлю, а то — страшный сон: людей обманывать подло! Скольких ты нахлобучил, просто войдя в доверие, пообещав что-то достать, как-то помочь, с кем-то договориться. Грязь все это, вот тебе дали возможность исправить грехи, половить ворье — пользуйся. Тоже мне, кого ты предать боишься? Маневина! Вора квартирного! Пускай он у торгашей воровал, у тех, кто сам на гражданах наживается — это его не оправдывает… Или оправдывает? Робин Гуд — хорошо или плохо отнимать у богатых? Вон большевики отобрали у богатых и поделили между бедными. Что в результате? Стали все нищие, вот что! Поэтому и рассыплется наше СССР, наш карточный домик. И превратится нищая РСФСР в нищую Россию с мощной армией и кучей военных игрушек».
Вот так — весь в сомнениях и тревогах — пошел я утром на работу в МУР. На легендарную Петровку, так как МУР уже переехал с Большого Гнездиковского переулка. Сегодня должны были доставить Никонова, владельца эспандера, и я с собакой произведу выборку, чтоб все вокруг, включая понятых и самого Никонова, убедились — вещь принадлежит ему. Я собирался сделать это театрально и сперва продемонстрировать возможности собачьего чутья всем участникам этой выборки. Поэтому тщательно выгулял Джулю, а покормил утром всего лишь куском колбасы. Докторская за 2-30 — варёная колбаса без жира по оригинальным рецептам и с соблюдением ГОСТ.
В стекло уткнув свой черный нос,
Все ждет и ждет кого-то пес.
Я руку в шерсть его кладу,
И тоже я кого-то жду.
Ты помнишь, пес, пора была,
Когда здесь женщина жила.
Но кто же мне была она?
Не то сестра, не то жена.
А иногда, казалось, дочь,
Которой должен я помочь.
Она далеко… Ты притих.
Не будет женщин здесь других.
Мой славный пес, ты всем хорош,
И только жаль, что ты не пьешь!
Евгений Евтушенко — Мой пес
В семидесятых с подачи «Комсомольской правды» страну обошла история овчарки, брошенной хозяином в аэропорту.
Больше года ждала она предателя. Потом ее взяла любительница из Красноярска.
В полете их сопровождал ветврач из Московского общества защиты животных. И не зря, у овчарки дважды
