из 2020 года. Это видно и по датам документов, которые он приносит на микроплёнках для переделки в наши будущие экологические законы. Поэтому, любое воздействие на мальчика, как психическое, так и физическое, будет 100 % воздействием и на этого Духа. У него же, методов воздействия на нас, кроме тела самого мальчика, нет. И я, товарищи, уверен, этот «Ангел» сделает всё что мы попросим, как только мы начнем воздействие на мальчика по Литере А. Заодно, узнаем подробности о времени и деталях получения им информации, а может быть и о других интересных возможностях данного Духа, например, на территории США.
Брежнев: — Это, вы, кхм, конечно, ловко придумали, пытать ребёнка ради денег для, кхм, африканских людоедов! А если что, отвечать, кхм, мне?! Значит, решение, кхм, такое. Пока, ничего, кхм, не отменяем и никого не разгоняем. На бирже, кхм, играем! Мишу, немедленно, кхм, на спецобъект, Юра, обеспечь. Но пока, кхм, его не трогать, спецпрепараты не применять, обращаться вежливо, кхм, и кормить нормально. Этого, как его, кхм, полковника Лазарева, тоже сюда, пусть присмотрит за пацаном, тот его, кхм, знает, не испугается. После моего разговора, кхм, с этим «Ангелом» будем решать дальше. Всё!
* * *
Через три дня.
Я специально взял трёхдневную паузу. Мне нужно было хорошо подумать. За три дня или ничего не случится, что сомнительно, или мои крайне ненадёжные московские партнеры-начальники, наплевав на все наши договорённости, всеми доступными способами начнут «отжимать» на себя источник халявной валюты.
Как там у Маркса про Капитал? Да, вот: «Обеспечьте 10 процентов, и капитал согласен на всякое применение, при 20 процентах он становится оживлённым, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы. Если шум и брань приносят прибыль, капитал станет способствовать тому и другому. Доказательство: контрабанда и торговля рабами».
А тут, вообще ХАЛЯВА! Да кто же устоит?! Коммунист-не коммунист, капиталист-не капиталист, один хрен, только вид, сбоку! Поэтому, всё я сделал правильно, тщательно подготовившись к возможному негативному раскладу. А что, единственное, может отвадить человека от денег? Правильно, это СМЕРТЬ! Нет, я не собирался убивать своих нерадивых партнёров, ибо, сказано: «Любое начальство от Бога», какое уж есть…
* * *
КЛАЦ!
Белое, всё. Свет неяркий, но, тоже белый. Потолок, стены, кушетка, стул, тумбочка, двери с глазком, в углу унитаз. Окон, нет. Миша сидит на кушетке, перед ним, на тумбочке, чистый лист ватмана, линейка и карандаш. Ему скучно и он клюёт носом, видимо, немного прикемарил.
«Ну, привет, мой дорогой, ты опять арестован?!» — ментально здороваюсь я с Мишей, «Давай, рассказывай, где мы сейчас, и кто и что от нас хочет, на этот раз?».
Ага, встрепенулся: «Привет, Ангел! Да все, как в прошлый раз. Мы в Москве, только привезли не в Заречье, а прямо сюда. Больница какая-то. Два забора, запретка, как в Зоне № 5 у нас в Яме. Выходить нельзя. Эти, которые Портреты, приходили, опять тебя требуют. Говорят, чтобы ты им биржевую таблицу нарисовал на следующий месяц, а не то…! Говорят, с родителей начнут. Но, пока не бьют и ничем не колют. Кормят, тоже нормально».
«Понятно», — отзываюсь я, «Нас кто, дядя Антон пасёт, как в прошлый раз?»
«Ага, он!», — подтверждает мою догадку Миша, «Прямо не отходит от меня. Сейчас, за обедом пошел. Всё время меня спрашивает, пришел ты, не пришел? Сейчас, как придёт, опять, наверняка, будет спрашивать. Что ему сказать-то?»
«Скажи ему, мол, да, приходил Ангел. Только что улетел. Велел на словах передать, вот что», — пишу на бумажке, что бы Миша не забыл, «И что буду теперь только послезавтра, в 15–00, буду готов переговорить, пусть все три Портрета приходят. Ну, всё, я улетел, не скучай. И запомни, я вас никогда не брошу и в обиду не дам, я же ваш Ангел-Хранитель. Но, сейчас так надо. До послезавтра! Пока!»
* * *
Открывается дверь в камеру (зачёркнуто) палату и в нее, задом, медленно заходит полковник Лазарев. На его костюм, как всегда, тщательно выглаженный, накинут белый больничный халат. Он тянет за собою больничную тележку с судками, плошкой с салатом и большой кружкой с компотом. По два кусочка белого и черного хлеба на отдельной тарелке, прикрытой льняной салфеткой. Столовый прибор, завернутый в бумажку. Это, Мишин обед. Дверь, видимо, на пружине, захлопывается сама собой.
Полковник молча смотрит на Мишу, а Миша на полковника: — Приходил? — полковник подкатывает тележку к кушетке и жестом показывает Мише на еду, мол, давай, начинай кушать.
— Ага, только что улетел, — Миша открывает горячие крышки судков и оттуда доносится восхитительный запах наваристого украинского борща со шкварками, а также паровых телячьих котлеток с волшебным картофельным пюре на молоке. Рядом стоит плошка с простым помидорным салатом — нарезанные тонкими кружочками розовые мясистые помидоры, чеснок, лук, укроп и ложка сметаны. Соль по вкусу. Компот из сухофруктов, где много абрикосов с косточками. В общем, вкуснота неописуемая! — Передал Вам…, сейчас поем, пока не остыло, всё расскажу, — Миша берет ложку и начинает ей ритмично хлебать борщ.
— Э-э-э, ты, давай, говори, что Ангел передал? Потом поешь! — нервничает полковник, отбирая у Миши ложку, — Чего он сказал-то?!
— Чего, чего…, - обижено тянет Миша, — Сказал, что Вы тогда так быстро убежали, что он не успел Вам ещё три микропленки передать. Он их потом за портрет Ленина на стене засунул, там они и лежат, Вас ждут. На них красным фломастером написано, кому какая. И еще сказал, что послезавтра прилетит, в 15–00 будет готов с этими, с Портретов, разговаривать. Пусть все втроем приходят! Всё, вроде, — и Миша тянет руку за ложкой.
Полковник отдаёт ложку Мише, вскакивает бежать, но, вдруг, резко останавливается и как сдутый шарик, медленно опускается на кушетку и тихо говорит Мише странные слова: — Вот, ты, Миша, наверное, думаешь, что, дядя Антон, он, такой… Да, я, если посмотреть, именно такой, но, я, совсем не такой… Жизнь у меня такая, служба называется. Вот, не договорятся они сейчас с твоим Ангелом, и я же первый пойду… Сначала меня, а потом и вас всех… Понимаешь?!
— Честно сказать, не очень, — мерно работает ложкой Миша, — Чего мы им сделали, плохого-то?
Полковник встает и грустно тормошит Мише волосы. Молча поворачивается и выходит в дверь, открыв её специальной ручкой с треугольной выемкой, как у проводника железнодорожного вагона.
