О том, что было на сожженных страницах, кир Афанасий не сказал ни слова.
И слава богу!
Хватит и того, что я теперь знаю.
…Как скоро показалась трава на поле, стали собираться хлопы на Киев, подступили к днепровскому перевозу в числе 1080 человек. А в Киеве ждал их казак бывалый, исповедник трех обетов и коадъюктор Общества Иисуса Сладчайшего брат Паоло Полегини, с которым было все сговорено. Оный брат был зело искусен в умении напускать на нужное число людей кровососущих аргасов, дабы сделать из них беспамятных «проводников». А потом весело звенели колокола, и толпа шла на штурм дворца раджи Серингпатама.
Есть ли колокола в Индии? Или там «логичнее всего» применять дудочку?
* * *
— И в бездну схизматика Фотия, анафеме преданного, впадаете!..
Крик я услыхал еще за калиткой. Даже не крик — дикий рев.
Ослиный.
— А Фотий тот предания апостольские презрел и, яко безумец, вознес длань на престол Петра Святого, и оный престол хулил, продавшись магометанам безбожным, равно как иудеям, Спасителя за тридцать сребреников продавшим…
Из тьмы на свет… Я зажмурил глаза, но, к сожалению, забыл заткнуть уши.
— Вы же бреднями того Фотия сыты, яко пес, свою блевотину пожирающий! Горе вам, блудодеи, поругания ради клобуки воздевшие! Покайтесь! Покайтесь, дети мои, дабы осенила вас благодать Господня!
Глаза я открывал без всякой охоты, заранее догадываясь, что доведется увидеть.
А увидел я феску.
Феска торчала над обломком скалы, лежавшим неподалеку от запертых монастырских ворот, под феской же свежими прыщами краснел нос брата Азиния.
Содомит проповедовал, сжимая в пухлой ручонке медное распятие. Вторая рука, сжатая в кулак, раз за разом рассекала воздух, тыча в безмолвные черные окна.
— Ведомо ли вам, свет истины отвергшим, что Собор Флорентийский схизму вашу, яко траву сорную, искоренил и чад Церкви Константинопольской к истинной вере направил? Равно как собор Брестский во времена недавние сие подтвердил и путь к спасению вашему проторил!..
Так-так! Брат Азиний, кажется, решил, принять обет миссионерства.
Лошади скучали возле высокой черной маслины. Сьер Гарсиласио с независимым видом разглядывал вершины близких гор, славный дю Бартас, явно не зная, что делать, топтался посреди дороги.
Проводник спрятался.
Я оглянулся и понял почему.
К сожалению, ослиный рев услыхали. И не только безразличные ко всему скалы.
Татары!
Четверо всадников на низкорослых лохматых конях. Огромные, закрывающие лица малахаи, темные халаты, подбитые лисьим мехом, красные сафьяновые сапожки. Кривые сабли, луки в сагайдаках…
Они стояли чуть в стороне, безмолвные, недвижные, словно высеченные из камня.
Слушали.
К счастью, попик вещал на скверной латыни, едва ли понятной этим гуннам. Но слишком уж громко!
— А посему молю вас, братья! Повторяйте за мной Символ Веры, на Феррарском Соборе заново утвержденный! Повторяйте, и да спадет с вас короста заблуждений ложных!..
Я начал быстро спускаться, надеясь успеть. Первым делом — кулаком по шее, затем заткнуть орущий рот феской…
— И осенит благодать, от престола Святого Петра исходящая…
Не успел! Недвижный камень дрогнул. Малахаи переглянулись.
— Понтико!
Странное слово хлестнуло, словно плеть. Ударили в камень копыта.
— Эй-эй! — запоздало вскричал дю Бартас. — Это наш поп!
— Стойте! Стойте! — вторил ему сьер еретик. Поздно!
Поп был уже не наш. Свистнул аркан. Один из всадников резко дернул рукой…
— Ай-а-а-а-я-я!
Бросок был точен — петля упала сверху, захлестнула, потащила вниз, прямо на острые камни.
Я оказался на дороге как раз, чтобы успеть увидеть уходящих рысью всадников и жалкого червя, волочившегося за ними на веревке.
Червь извивался.
* * *
— Вы должны ему помочь! Вы обязаны! Я покосился на сьера римского доктора без всякой симпатии.
— Вы отвечаете за него!
Хотелось спросить, что делал он сам, пока ополоумевший дурак расточал цветы своего красноречия, но ругаться не хотелось.
— А может, и без попа обойдемся? — задумчиво проговорил дю Бартас. — Хотя… Жалко! Говорят, эти басурмане сажают всех христиан на кол!
Кажется, шевалье перечитал мессера Боплана.
Я поглядел на пустую дорогу. В нескольких милях отсюда, за облепившим крутые склоны лесом, Бахчисарай. Значит, недоумка следует искать именно там, в столице Малой Татарии, именуемой также Крымом.
Еще и эта забота! Будто бы иных мало!
— Хорошо. Найдите проводника.
После Истанбула Бахчисарай казался истинным сараем.
Единственная узкая улица — и глухие заборы, над которыми темнели острые скаты черепичных крыш. Толстые иглы облупившихся минаретов, голубые, потемневшие от времени и дождей купола, грязные арыки, откуда несло сыростью и вонью…
Где ты, «Тысяча и одна ночь»?
Солнце было в зените, а до заката предстояло много дел. Так много, что я решил слегка побеспокоить сьера римского доктора. На постоялом дворе, куда мы направлялись, наверняка найдется кто-нибудь, говорящий по-итальянски.
Вот пусть и расскажет сьеру Гарсиласио, где искать речку Каллапку!
* * *
— Гость — дар Аллаха, Адам-эфенди! Прошу, отведайте кофе!
Ибрагим-ага, местный кадий, сносно изъяснялся по-гречески. Кофе нам подали в маленьких чашечках размером с наперсток. Пить было неудобно, сидеть — тоже. В небольшой обвешанной яркими коврами комнатке не оказалось ни стула, ни скамьи. Пришлось поджимать ноги и устраиваться на корточках, подражая хозяину.
— Был ли легок ваш путь, уважаемый Адам-эфенди? Поистине Аллах, великий и милосердный, явил вам великую милость, переправив через столь неспокойный ныне Понт! Недаром море это все чаще называют Черным, ибо темны его волны и глубока пучина.
Даром Аллаха и Адамом-эфенди я стал всего за один дукат, врученный привратнику. Но внимательный и чуть насмешливый взгляд городского судьи предвещал куда более крупные траты.
— Надеюсь, вам понравился наш Кырым? Вот уж поистине земля, благословенная Аллахом! И не только красотой гор и долин славен он, но и порядком, о котором столь печется Ислам-Гирей, наш Пресветлый хан, да продлит Аллах его дни! Поистине даже девственница с золотым кувшином на голове может без всякой опаски пройти от Кафы до Ор-капе!
Я кивал, прихлебывая черный горький напиток и мысленно сочувствуя упомянутой девственнице. Тащить на голове золотой кувшин пару сотен миль! Да поможет ей Аллах!
— Посему и стоит стража на дорогах, взыскуя порядка. Ибо многие лихие люди тщатся нарушить благоденствие, вкушаемое подданными Пресветлого!
