Осман Дигна спешил, не останавливаясь нигде больше, чем на день. С первыми лучами солнца он отправлялся дальше в путь, пресекая возможность египтян собрать большие силы для противостояния.
Англия была далеко и не могла быстро прислать свои войска. Всё что она смогла наскрести в окрестностях Порт-Саида и вблизи Суэцкого канала, уже находилось в Хелуане и готовило оборонительные укрепления. Здесь также заняли оборону две канонерские лодки, приплывшие из Порт-Саида и готовые размолотить в щепки и не дать проникнуть в Каир вооружённым пароходам, и вообще всему, что только могло плыть.
Всего генералу Кисроту удалось собрать две тысячи английских солдат и двенадцать тысяч египтян, вооруженных двадцатью пулемётами и сорока полевыми 76-мм орудиями. Внушительная сила, против двадцати пушек и десяти пулемётов Османа Дигны. Да, ещё были и канонерки, завидев которые, Дигна понял, что по реке им дальше хода нет.
Из-за этого пришлось организовать военный совет Османа с Семёном. Собравшись вместе перед боем, они начали разговор.
— Семион, как ты будешь прорываться? Там канонерки, они расстреляют твои пароходы, как мишени.
— Мамба выдал нам мины. Выставлю их и сделаю из пароходов брандеры.
— Ты не успеешь, Симион. Они заметят тебя и расстреляют в щепки. Твои пароходы не успеют доплыть до них и взорвать.
— Смотри, Осман. Здесь у Нила излучина. Мы дадим полный ход и выплывем с максимальной скоростью из-за поворота. Там расстояние не больше восьмисот метров. Течение нам благоприятствует, вместе с работой машин, пароходы будут не плыть, а лететь, словно птицы. А чтобы они смогли доплыть, мы загрузим в трюмы и каюты пустые закрытые бочки.
— Они увидят тебя раньше.
— Так сделай что-нибудь, чтобы они меня не увидели.
— Что, что я сделаю, жалкий ты пёс.
— Сам ты, собака мусульманская.
— Ты гяур, кяфир, моча верблюда.
— Слышь, Осман, я тебе веру не припоминал. Какая из них правильней, не мне судить, и не тебе. Понял…
Оба схватились за ножи.
— А если ты такой умный, Осман, то почему Мамбе служишь, он же тоже православный, как и я, хоть и коптской веры, — вновь продолжил Ворох.
Осман забормотал что-то про себя.
— Что, что, я не слышу, Осман? Так ты боишься его, или тебе всё равно кому служить?
— Ты не прав, Симион, и я не прав. Сознаю. Я не боюсь Мамбу. Дигна никого не боится. Я знаю, Мамба — это дух Африки, он вне веры. Он служит тому, что было гораздо раньше, чем Аллах или Иисус. И да, иногда я боюсь его. Я не хочу, чтобы моя душа попала к нему в плен. И думаю, что и твоя тоже, и ты тоже этого боишься.
— Ты прав, Осман, — в ответ на это задумчиво протянул Семён Ворох и зябко передёрнул плечами, — боюсь я его, он какой-то непонятный, страшный, и знает то, что обычный человек не должен знать. Он… Нет, я боюсь об этом говорить вслух.
Они помолчали. Внезапно Осман Дигна вскинулся. Ему в голову пришла интересная мысль.
— А давай подожжём земляное масло, у нас его много, нашли тут недалеко кувшины с ним… огромные. Давай подожжём его, оно славно дымит. Здесь ветер постоянно дует в сторону Каира. Мы разожжём его на берегу, а дым заволочёт весь фарватер и вы сможете подойти незамеченными.
— Точно!
Так они и поступили.
Англичане, видимо, знали и про артиллерийский поезд, и про вооружённые речные пароходы, но не принимали всерьёз ни поезд, ни пароходы, либо не верили, что они на что-то способны. Но железнодорожные пути, на всякий случай, разобрали и канонерками перекрыли реку.
Экипажи канонерок не сильно озаботились, когда заметили, как вдалеке, на берегу, разожгли костёр, затем в него влили нефть и он начал сильно чадить. Под его прикрытием, стали разжигать следующие костры, а потом густой чёрный дым начал сползать в сторону реки, и вскоре на ней уже ничего не возможно было рассмотреть.
В это время появились вооружённые пулемётами речные пароходы. Пройдя очередную излучину реки и набрав ход, они оказались прямо перед канонерскими лодками и стеганули по ним длинными очередями из носовых пулемётов, прикрываясь дымом.
Пароходы уже покинули почти все воины, остались лишь самые отчаянные, и те, кто сидел в рубке парохода, либо лежал за пулемётом. Канонерские лодки несколько минут молчали, видимо, пребывая в шоке от такой наглости, а потом рявкнули в ответ всеми бортовыми орудиями. Высокие фонтаны воды и ила поднялись вокруг пароходов, с которых непрерывно вёлся огонь в сторону канонерок.
Благодаря течению, пароходы очень быстро плыли, затем, подстёгнутые командой «Полный вперёд» ещё изрядно увеличили свой ход, направляясь прямо на обе канонерки, распределив заранее «мишени». Густой дым прикрывал их, мешая целиться английским комендорам.
Поняв, что так просто от пароходов не отделаться, экипажи канонерок, развернув стволы всех орудий и пулемётов, открыли огонь на поражение, молотя из них в густой дым, который плотной пеленой стелился над поверхностью реки.
Еле заметные очертания пароходов с трудом просматривались сквозь дым. По этим ориентирам и били из всех стволов канонерские лодки. Пули и снарядные осколки изрешетили весь такелаж и борта речных пароходиков, болванки снарядов рвали их обшивку и уничтожали надстройки, вдребезги разбивая деревянный шпангоут и раня отлетающими кусками всех, не успевших спрыгнуть в воду, воинов.
Но пароходы продолжали плыть вперёд, не сбавляя ход. Когда до канонерок оставались не больше пятисот метров, снаряд попал в ходовое колесо на одном из пароходов, оторвав его напрочь, а на другом — вырвал с корнем трубу, отчего дым стал вырываться прямо из нутра парохода, что только усилило общий хаос.
Казалось, на речных судах не осталось никого из живых, а их машины остановились, не в силах продолжать работу своими прострелянными частями, как вдруг на обоих судах стало отчетливо заметно остриё конуса, в котором нетрудно было узнать начиненную взрывчаткой шестовую мину.
Пароходы, набирая речную воду прострелянными бортами, плыли к цели, вот уже осталось двести метров, вот сто. Канонерки, будто бы почуяв, что их конец близок, увеличили огонь, расстреливая в упор пароходы, но те лишь вздрагивали бортами, пропуская через себя пули и снаряды, пока, наконец, сначала один, а потом и другой, не коснулись бортов канонерок острыми конусами шестовых мин.
Два гулких взрыва взметнули ввысь обломки кораблей, которые загорелись и стали медленно тонуть, зачерпывая огромными дырами в корпусе Нильскую воду. От пароходов не осталось и следа, лишь деревянные и железные обломки кружились в водовороте, указывающем место гибели судов, да плыли к берегу выжившие.
Сила взрыва шестовой мины была рассчитана на полноценный боевой корабль, сделанный из железа, которым канонерские лодки не были. Получив огромные пробоины, обе канонерки накренились и затонули наполовину, оставив торчать над водой правый борт, накренившейся на сорок пять градусов.
С них гроздьями сыпались в воду матросы, плывя к недалекому берегу. И только морские офицеры пытались управлять возникшим хаосом, отдавая команды немногим, не потерявшим головы, спускать на воду уцелевшие шлюпки, чтобы на них добраться до близкого берега.
Участь военных кораблей была решена, и они затонули, но команды сумели успеть с них спастись, пересев на шлюпки, или, добираясь вплавь, и теперь работая вёслами и руками, гребли на противоположный берег, удирая от разыгравшегося на берегу сражения. А на суше бой только ожесточился.
Железная дорога находилась почти рядом с рекой, и обойти английские укрепления не было никакой возможности. Паровоз, дымя трубой, внезапно тронулся вперёд. Корабельные пушки, установленные на нём, расстреливали последние снаряды.
В ответ, по поезду стали бить полевые орудия англичан, второй паровоз подхватил состав и покатился назад. Так он и курсировал, взад — вперёд, сбивая наводку полевым батареям англичан. Точность стрельбы, как с поезда, так и с английских батарей, желала лучшего, и прямых попаданий практически не было.
