— Мое почтение, джаалле[4]Хусейн, — сдержанно поклонился Григорий. — Принимаете груз?
Черные глаза шейха затлели предощущением славы и власти.
— Да! — выдохнул он, и тут же добавил сварливо: — Автоматы, гранатометы, пулеметы — это все очень хорошо, но нам нужны танки! Вертолеты и самолеты! Где они, джаалле Халид?
Ершов вспомнил давешний разговор с Юдиным и громадным усилием воли задавил улыбку.
— Как только под ваши знамена встанут тысячи бойцов, джаалле Хусейн, — мягко начал он, — как только они одержат первые победы, вам перебросят сорок истребителей МиГ-21МФ, десять бомбардировщиков Ил-28, вертолеты Ми-8, полторы сотни грузовиков ЗИЛ-157, танки Т-54 и Т-55, бэтээры и зенитки.
Его слова раздували огонь во взгляде шейха, как ветер вздымает пламя костра. Шумно выдохнув, Хусейн заговорил, будто с трибуны, отмахивая кулачком:
— Мои отряды растут и набирают силу! Шейхи и султаны кланов присягают мне! Дни Афвейне[5] сочтены!
— Вы истинный гуулваадде — победный вождь! — подхватил Григорий, хохоча в душе, и Моктар Мохамед Хусейн засветился, как ночничок.
Вечер того же дня
Сомали, Лаас Гиил
Пустыня остывает быстро, как сковородка, снятая с огня. Солнце тонет за горизонтом, раскаленным ядром погружаясь в ночь — и плавятся небеса. Выси протаивают золотистым сиянием, оплывают красно-огневыми потёками, пышут оранжевым жаром, пока не выгорят дотла, до бескрайней космической черноты. И только звезды плывут над головой стынущими искрами, завихряясь в млечный дым.
Ершов передернул плечами, словно вселенский холод дохнул на него, и медленно прошелся по «русскому» пляжу. Белая сыпучка под ногами будто светилась, местами перемежаясь полосами тяжелых сажных песков. Очень удобный пляж — с моря его окаймляла полоса рифов, и ни одна акула не заплывала «за буйки».
Грига подавил тяжкий вздох. Всё у него хорошо, просто замечательно — и третью звездочку обмыли, и отец не нарадуется, что сыночек за ум взялся… Вот только без Марины любые победы уцениваются. Улыбка этой своенравной красавицы — вот истинная награда! А уж если «Росита» хоть чуточку погордится успехами «Халида», жизнь моментально обретет величайший смысл и значение.
— Товарищ старший лейтенант! — громадная фигура Юдина очертилась в потемках. — Все на месте, можно ехать.
— Едем, едем…
Ершов залез в просторную кабину «Петербильта», и сунул «калаш» под сиденье.
— Ствол с собой?
Сержант осклабился, похлопав по прикладу ручного пулемета.
— Мой размерчик!
— Ну, тогда я спокоен. Трогай! Нужно до рассвета сдать груз на аэродроме в Лаас Гиил, и вернуться.
— Успеем! — Юдин уверенно кивнул и завел мощный дизель.
Тягач, мерно клокоча всеми цилиндрами, покатил по плотному песку. Лучи фар шатались, будто выискивая дорогу, и вот вцепились в накатанную грунтовку, уже лишь вздрагивая на колее.
Пустыня таяла в потемках, подсвеченная дотлевающим закатом, гаснущей багровой полосой, разделявшей две черноты — неба и земли. Корявые акации будто приплясывали в свете фар, а порой шарахались прочь мелкие стада одногорбых верблюдов-мехари. Это был груз на экспорт — саудиты на том берегу Аденского залива охотно кушали верблюжатинку.
Чем дальше караван уходил от побережья, тем круче горбатились холмы — начиналось предгорье. Словно пограничные столбы близкого хребта, вытягивались термитники — глиняные конусы или пирамиды выше человеческого роста. Вспугнутые ревом моторов, порысила в ночь стайка голенастых страусов.
— Вот какими курями надо народ обеспечивать! — хохотнул Юдин, и осекся. — Товарищ старший лейтенант…
— Вижу, — процедил Ершов. — Ребят предупреди!
Сержант забормотал в микрофон шипевшей рации, исподлобья глядя вперед, где дорогу загораживал шлагбаум из кривого ствола акации. Возле него прохаживался десяток с автоматами наперевес, а поодаль, на обочине, выдавались куполки акалов — «вигвамов» местных кочевников, крытых шкурами и тряпьем. Их окружали изгороди из колючих веток с устрашающими колючками.
Рокоча, «Петербильт» подкатил к шлагбауму.
— Скажи Армену, пусть осмотрится, — негромко скомандовал Григорий. — Уж больно наглеют черные. Как бы чего не припрятали в кустиках.
— Уже! — кивнул сержант. — Ара передал, что сходит прогуляться.
Успокоено кивнув, Ершов опустил стекло и выглянул.
— Что случилось, командир? — спросил он развязно, капризным тоном «белого сахиба».
Чернокожий повращал белками, и важно ответил, приосанясь:
— Мы — досмотровая команда. Нам поручено проверить груз!
— Пору-учено? — затянул Григорий. — Это кем же?
Страж поугрюмел.
— Много болтаешь, белая силька![6]Плати, давай!
— За что? — вытаращил глаза старлей.
— За досмотр! — глумливо ухмыльнулся черный.
Зашипела рация.
— Товарищ старший лейтенант, — тихо заговорил сержант. — Справа два КПВТ и расчеты. Ара спрашивает, что делать?
— Гасить! — неприятно улыбнулся Ершов, и перешел на сомали: — А сколько возьмешь, командир?
— Сто долларов с машины! — выпалил черный страж.
— Двадцать.
— Девяносто! — разгорячился «начохр».
— Ладно, ладно! Двадцать пять.
— Товарищ старший лейтенант, — вмешался Юдин в торг. — Чисто!
— Восемьдесят! — азартно воскликнул сомалиец.
— Согласен!
Григорий отворил дверцу, и сошел, дружелюбно улыбаясь. «Стечкин» будто сам прыгнул в руку, и два выстрела слились в один. Пули легли рядом, разрывая черному бойцу его жадное сердце.
Полыхнули фары, слепя охранников, и на дорогу тяжело соскочил Юдин, разворачивая РПК. Пока подбежали бойцы Хусейна, очередь скосила половину «досмотровой команды». Трое или четверо бросились в пустыню, их догнали одиночные — стреляли «ниндзя» Армена Багирова. И тишина…
— Какая выучка! — впечатлился шейх. Склонив голову, выслушал доклад подлетевшего парнишки в одних шароварах да чалме из грязного полотенца, и озабоченно поцокал языком. — Плохо дело, «Халид». Нас остановили не простые солдаты, а «красные береты», гвардейцы Сиада!
Ершов пожал плечами.
— Войну не сохранить в тайне, джаалле Хусейн. Вот она и началась…
— Товарищ старший лейтенант! — донесся грубый голос из темноты. — Тут местные! Просят, чтобы их не убивали!
— Пастухи?
— Козлодеры… э-э… Козопасы!
— Скажи, если зароют убитых, мы их не тронем!
Неожиданно с востока накатил свистящий гул. Темная туша самолета с погашенными огнями пронеслась невысоко, пугая тощих коз.
— Наш борт, товарищ старший лейтенант! «Ан-24», по-моему.
— Сержант, — улыбнулся Ершов, — еще раз назовешь меня по званию, схлопочешь наряд вне очереди!
— Есть, товарищ командир!
— Два наряда.
— Да, Григорий, — исправился Юдин.
— По машинам!
Десятью минутами позже автоколонна затерялась в ночи. Боязливые пастухи, поглядывая на небо, откуда едва не слетела белая птица Рух, разбрелись, стаскивая мертвецов. Голоса кочевников звучали все громче, все веселей — столько богатств обрести за одну ночь! Оружие белые унесли с собой, но какие крепкие у солдат ботинки! А простреленную одежду женщины отстирают и заштопают.
— Ру-ух! — взвился отчаянный крик.
Огромная тень парила над пустыней. Раскинув белые крылья, птица ревела, с торжеством покрывая простор.
Пятница 27 ноября 1975 года, день
Первомайск, улица Шевченко
— Тысяча двести сорок рублей, — мама сгребла фиолетовые и красные купюры в аккуратную стопочку, и подвинула к Рите.
Девушка покачала головой.
— Лидия Васильевна, пусть они лучше у вас.
— Рит, — сказал я тихонько, — считай, это тебе папа передал.
— Да я понимаю… — Сулима крепко сплела пальцы, борясь с неловкостью. — Просто… я и так у вас живу, мешаю постоянно…
— Глупости! — энергично отпустила мама. — Ничего ты не мешаешь! А на мою Настю ты даже хорошо влияешь. Вон, как вчера убрались везде, сплошная чистота и сияние!
— Настя, бывает, даже меня не слушается, — ухмыльнулся я, — а с тобой ходит строем, как солдат за старшим сержантом!
