глаза мне, — да это ты, никак шутишь: за всю твою работу — одного моего американского крючка будет достаточно.
Тот, пробовал один крючок на прочность — пальцем пытаясь согнуть или сломать, наколов до крови палец — проверяя заточку, удовлетворённо засопел, но сдержав эмоции как можно равнодушнее сказал:
— Они чё у тебя — золотые, штоль⁈ Нет, это ты шутишь — хорошая рыбина попадётся и всё! Уплыл твой «американский» крючок.
Согласен — резонный довод.
— Хм… Щёлкать клювом будешь — собственная баба из-под тебя «уплывёт», не токмо рыба с крючком. Ладно — уболтал: два крючка даю — ужас, как торговаться не люблю… Идет?
Тот, аж задыхаться от возмущения стал:
— «Не любишь»⁈ А ты точно — поповских кровей? Или, Прасковья Евдокимовна, царство ей Небесное…
— А, вот мою покойную матушку, попрошу не трогать, — положа руку на кобуру грозно молвлю, — чисто из уважения к твоему чисто пролетарскому происхождению: даю три крючка — размеры сам выберешь и шесть метров японской шёлковой лески — чтоб, рыба у тебя не оборвала снасть и с ним не уплывала…
— «Леска»? «Японская»?– почти простонал Клим, закатывая глазки, — «шёлковая»⁈
По-моему, мы его сейчас «потеряем»…
— ПОКАЖЬ, ХРИСТАПРОДАВЕЦ!!!
Пожимаю плечами, мол — дикий народ! Японской лески никогда не видели.
В отличии от крючков, изумрудно-зелёная жилка действительно была японская — диаметром 0,35 миллиметров… Правда, не шёлковая а из современных мне синтетических материалов. Не знаю, на сколько ему её хватит — но выдерживать она должна почти шестнадцать килограммов, если надпись на катушке не врёт. Правда, всю катушку я с собой не взял — а отмотал как раз почти ровно шесть метров на самодельное мотовильце, сработанное из первой же попавшейся деревяшки. И, крючков взял с собой с собой совсем чуток — нечего зазря своими «роялями» светить.
Достал из кармана гимнастёрки, дал ему чуток на пробу… Клим попытался руками порвать, да лишь даром себе порезал жилкой палец — несмотря на моё предупреждение. Облизывая кровь, он тем не менее довольно — наподобие паровоза, довольно пропыхтел:
— Чёрт с тобой, товарищ Свешников — любого уболтаешь… Сколько, кстати наших аршин в этих твоих «шести метрах»?
Я показал рукой на его удилище — из орешника, по моему:
— Вот столько, да и ещё с аршин в запасе у тебя будет.
— Вот, как?!. — со всей поспешностью протягивает «краба», — договорились!
Прячу руку за спину и протяжно:
— Ээээ, погодь чуток по рукам бить… Я тебе послабление дал и, ты меня тоже уважь, Клим.
— Что ещё удумал, кровопивец?
— Дай мне своего кого… — чуть не ляпнул «в помощь», да вовремя осенило гениальною мыслёю, — потолковей парнишку — в выучку.
— «В выучку»? — явно озадачен.
— Ну, да! Не век же мне гайки у анисимовского «француза» вертеть. Выучу кого из твоей фамилии на шофёра — да устрою на своё место… Что скажешь?
Клим всей пятернёй, ожесточённо скрёб под картузом затылок:
— Эх… Взаправду своего бы кого на то место — да, боюсь опозорят наш род, лодыри бестолковые!
Минут десять — пятнадцать, как дрессированная лошадь в цирке согласно кивая головой — выслушиваю довольно нудный монолог на извечную тему «отцы и дети». Мол, трёх сыновей имею и ни от одного толку нет: телом здоровы, да на уме одни девки — только в молотобойцы и годны. Племяш же «умён и сообразителен», да опять же: нет особого смысла учить его ремеслу — коль собственные сыновья имеются. Вот и болтается он «на подхвате» — как известный предмет в проруби.
— Ладно, забирай племяша маво — этот всё на лету схватывает. Сызмальства, страсть к механике имеет: «ходики» с кукушкой у соседа разобрал — тот до сих пор вспоминает! Плотину с водяным колесом на Грязном ручье построил — как настоящая была, пока какой-то дурень не разрушил. Паровик всё в сарае строил — чуть не спалил его: пришлось выпороть — чтоб дурью не маялся. Примус там починить или швейную машинку, запаять иль припаять что — опять же и, взрослого обскачет… Опять же: с тем офицериком всё якшался — пока тот не сбёг куды, паскуда.
— Ты, прям как сваха — невесту расхваливаешь, — зеваю и включаю тупого, — это какой из них племяш твой?
— А, вон тот — рыжий… Кузьма, подь сюда!
Тот, то и дело искоса на нас посматривая, отвлекаясь, пару раз попал себе молотком по пальцам и потом шипел рассерженным котом — что вельми меня рассмешило и, я еле удерживался — чтоб не расхохотаться во время серьёзного разговора. Только позвали, он тут как тут — аж, светится весь как невеста на смотринах:
— Что хотел, дядька Клим?
— Вот познакомься, племяш, это Серафим Фёдорович Свешников — заведующий гаража у самого Фрола Изотовича… Хочет тебя в ученики взять. Ты согласен?
Тот, наклонив голову так, что был виден только вихрастый рыжий затылок, ковыряя босой ногой земляной пол, еле-слышно промолвил:
— Ну… Если отпустишь из кузни, дядька Клим и матушка благословление даст.
— Эх… — вздохнул кузнец, — как собственного кровинушку от сердца отрываю… А с Дарьей я сегодня же вечером поговорю. Ступай!
Мальчишка, не чуя ног от радости вновь убежал на своё место и ожесточённо вновь заколотил что-то молотком, а у нас начался торг:
— Народный обычай знаешь? «Стол» ему — твой, Серафим!
Счас! Тут, не знаешь — как самому прокормиться:
— За весь день «стол», что ль⁈ Да, ты никак «ухи поёл», дядька Клим! Я твоего племяша учу и я же — его кормлю? Может и, сапоги ему справить прикажешь и картуз новый купить, умник⁈
— Сразу видно — попович, жизни простого народу не знаешь, — пренебрежительно махнул рукой тот, — у нас — при взятие в ученье, завсегда так было! Выдь на улицу — да у любого встречного-поперечного в нашем «тупике» спроси.
Выслушав его речь про «простые народные» нравы, вспомнив рассказ Чехова «Ванька», я понял что он прав: взятие малолетки «в ученье», означало фактически покупку живого человека в рабство — фактически он в полной моей власти и, я могу эксплуатировать его на собственное усмотрение. Ну и кормить, естественно…
Конечно, при новой власти порядки изменились — но до всех уголков-закутков бывшей Империи, изменения ещё не дошли.
Тем не менее:
— Ты эти свои старорежимные
