– Идите быстрее, – шепнула она нам, – там такое…
Похоже, что за время нашего отсутствия между Лениным и его супругой произошел весьма нелицеприятный разговор. Лицо Ильича было хмуро, а у Надежды Константиновны – заплакано. Злосчастный учебник истории лежал на столе. Из него во все стороны торчало множество закладок.
– Присаживайтесь, товарищи, – попытался изобразить гостеприимство Ленин. Потом, видимо, не сумев сдержать эмоции, он с досадой взмахнул рукой: – И принес вас черт на мою голову… Как все было хорошо, все точно и ясно…
Мы с Сосо лишь переглянулись. Но промолчали – а что мы могли сказать ему в ответ? А Ильич, немного успокоившись, каким-то жалобным голосом спросил у нас:
– Товарищи, что же теперь нам делать-то?
Я первая не выдержала и ответила ему:
– Трудиться надо, товарищ Ленин, на благо своего народа и своей страны. Ну а что касается мировой революции, то можете о ней забыть… Люди и народы все разные, и тех же англосаксов вы никогда не заставите жить социалистическим общежитием. Как ни прискорбно, но это факт.
– Да, товарищ Андреева, – сказал печально Ильич, – я это уже понял – прочитал в вашей книге. Но ведь так, как сегодня живут крестьяне и рабочие в России, жить нельзя!
– Помнится, в одна тысяча тринадцатом году, товарищ Ленин, – сказала я, – вы написали, или еще напишете, в одной своей работе: «Революционная ситуация – это когда низы не хотят жить как прежде, а верхи не могут хозяйничать и управлять как прежде»…
– Это я у вас написал? – удивленно спросил вождь мирового пролетариата. – А что, очень интересная мысль и верно подмечено… Революция как функция экстремума социальных противоречий. Только к чему вы это все мне говорите?
– А к тому, Владимир Ильич, – сказала я, – что если верхи и так не любимое вами самодержавие захотят и смогут изменить правила игры, пойдя навстречу требованиям трудящихся низов, то революционной ситуации уже не будет… Кажется, это называется «революцией сверху» – истории известно несколько таких случаев… Следовательно…
– Вы полагаете, что наши российские верхи, буржуазия и царское правительство готовы пойти навстречу? – удивленно спросил Ленин. – Нет, я категорически отказываюсь поверить в эту благоглупость. Товарищ Андреева, этого не может быть!
– «Этого не может быть никогда, потому что если бы люди жили на луне, то заслоняли бы для нас магический и волшебный свет ее своими домами и тучными пастбищами», – процитировала я незабвенного Антона Павловича Чехова. Потом подумав, добавила:
– Товарищ Ленин, мы уже поняли, что вам будущая история нашей страны совершенно не понравилась. Но еще меньше она пришлась по душе так нелюбимому вами самодержавию. Необходимо признать, что если состояние народа не улучшится радикально, то эта история повторится вновь, с неизбежностью падающего вниз ньютонова яблока. Революция и гражданская война в России – это дикая смесь Великой Французской революции и бунта Емельки Пугачева. Предотвратить случившееся в нашей истории можно, только вытащив русский народ из нищеты.
Есть и еще одна причина. Всеобщая нищета является главным препятствием для развития в России индустрии. Нищие не покупают товаров. И это факт. Поэтому мы убедили верхушку дома Романовых, что нужно провести в России такие реформы, которые дали бы тот же результат, что и победившая социалистическая революция.
– Кстати, вы уже слышали об отмене покойным императором Николаем Александровичем выкупных платежей для крестьян? – Ленин удивленно покачал головой. – И насчет десятилетнего замораживания недоимок по этим платежам? – Изумление Ильича достигло точки кипения.
– Ну, а насчет верхов… – продолжила я, – вот товарищ Коба может вам рассказать об одной встрече с руководителями нашей делегации в Санкт-Петербурге. И знаете, где произошла эта встреча? Во дворце великого князя Александра Михайловича. А наши товарищи встречались с высшими лицами государства Российского и убедили их начать реформы, которые облегчили бы жизнь пролетариата и крестьянства.
Мы все-таки представляем не кучку мечтателей, а какую-никакую силу, кроме того, многие наши политические противники оказались замешаны в попытке государственного переворота и покушении на государя Николая Александровича, и теперь вместо интриг общаются со следователями Главного управления госбезопасности.
Всем же революционерам, не замешанным в терроре и считающим, что они смогут достичь своих целей чисто политическим путем, объявлена полная амнистия, и их выпускают из тюрем и ссылок. Уж мы-то знаем, кто есть кто. Как вы полагаете, скоро ли возникнет в России революционная ситуация после проведения подобных реформ?
Вы, кстати, тоже можете вернуться в Россию в любой момент, и ни один жандарм вам даже слова дурного не скажет.
Ленин, задумчиво слушавший мою речь, нахмурился и на последний мой вопрос отрицательно покачал головой. Потом подумал немного и сказал:
– Товарищ Андреева, как революционер я огорчен происходящим сейчас в России. Похоже, что мне уже никогда не увидеть торжества пролетарской революции. После начала реформ, а я полагаю, что это только начало, – тут он вопросительно посмотрел на меня, и я кивнула ему в знак согласия, – так вот, после того, как реформы будут продолжены, мечты о революции, скорее всего, так и останутся мечтами. И наша партия будет вынуждена из революционной превратится в обычную парламентскую партию. Она будет вести свою борьбу не на баррикадах, а в залах заседания российского парламента, отстаивая там интересы трудящихся. Это и хорошо, и плохо.
А с другой стороны, я как русский человек не могу не радоваться успеху России в делах внешних. Тут можно отметить как положительный фактор желание нового правительства избавиться от долговой кабалы иностранных капиталистов и пока еще робкие попытки ограничить засилье тех же французов, англичан, бельгийцев и немцев в нашей промышленности.
Но где мое место в новой России? В парламентское болото я соваться не желаю. Не для меня это. Призывать народ к революции, зная, что эта революция невозможна – это бланкистская ересь и вспышкопускательство, с чем я всю жизнь боролся. Идти работать по профессии – присяжным поверенным – не знаю, смогу ли я после всего, что мне довелось узнать от вас, довольствоваться подобной работой…
– Владимир Ильич, – сказала я, – от имени моего руководства и с согласия императора Михаила Второго, хочу передать вам приглашение прибыть в Петербург и принять участие в разработке нового рабочего законодательства с последующим занятием поста министра труда и социальной политики. В этом новом законодательстве будут учтены интересы пролетариата и ограничено своеволие работодателей. Нынешняя фабричная инспекция будет основательно реформирована, и в дальнейшем будет работать в тесном взаимодействии с Главным управлением государственной безопасности.
