Прошло не более десяти минут. Перед стеной римских щитов кружились два огромных колеса, состоящих из всадников, не рискующих вступать в ближний бой и заваливающих строй легионеров дротиками и стрелами. На флангах дела обстояли иначе. Фиреофоры ворвались в созданные конницей разрывы и создали там хаос. Не имеющие никакой защиты, кроме длинного овального щита, они заметно проигрывали римлянам, но в условиях образовавшейся свалки, легионеры не могли воспользоваться своим главным преимуществом – монолитностью строя. Линия пехоты изогнулась полумесяцем, рога которого уперлись в реку. Крайние солдаты бились уже по колено в воде. Скоро и по пояс. Где собственная конница, Фимбрия не видел. Ему оставалось лишь надеяться, что Север спасет хоть кого-нибудь. Легат был полностью поглощен поддержанием организованного отступления, понимая, что стоит показать спину, как начнется избиение и понтийцы мигом окажутся на противоположном берегу. Потери были пока не очень велики, но существовала еще одна трудность: брод узок, а вода местами доходила человеку до груди – пешему драться невозможно, а конному легко. Носач тоже это понимал, стремительно отдавая команды сузить фронт и построить "черепаху", закрывающую брод. Для этого большей части войск нужно быстро убираться с левого берега, и Фимбрия в отчаянии отдал команду:
– Отходим бегом!
Вторая линия, сбившаяся в бесформенную кучу, развернулась и ринулась в воду. Именно в такие моменты, когда войско показывает спину, к потерям, еще совсем недавно умеренным, начинает более подходить эпитет – "чудовищные". Случись битва в чистом поле, как знать, куда бы все повернулось, но река, мешающая римлянам, их же и спасла.
Легат быстро выбрался на правый берег. Когорты, которые не успели принять участие в бою, стояли, сомкнув щиты. Немногочисленные стрелки из числа пеших фракийцев-ауксиллариев[56] били из луков, стараясь хоть как-то поддержать отступающих легионеров. Фимбрия увидел, что его конница на правом фланге, где бился Север, все еще существует, как боевая сила, хотя вся уже сражается в воде, постепенно выбираясь на свой берег.
Наконец, почти неуязвимая "черепаха" Тита Сергия, в центре которой находился Орел, медленно пятясь, вошла в воду. Все остальные легионеры, кто уцелел, уже вернулись на правый берег. Лучники Фимбрии стреляли теперь гораздо успешнее и понтийцы вынуждены были откатиться, огрызаясь стрелами.
Носач ступил на правый берег. Сражение закончилось. Длилось оно около получаса.
Понтийцы гарцевали на левом берегу, пуская стрелы и выкрикивая оскорбления. Насаживали на копья отрубленные головы римлян. Римляне молчали и сохраняли строй. Так продолжалось почти час.
Север протолкался к Фимбрии. Он был весь в крови, но кровь чужая, сам Квинт получил лишь небольшую царапину на правом плече.
– Ты жив! – обрадовался легат.
– Да, есть немного. У меня потери – шестьдесят человек. У Азиния больше, почти девяносто, сам он убит. И трибун Петроний тоже. Много лошадей потеряно. Носач потерял двести тридцать человек. По перекличке определили. Сколько раненых пока не сосчитано.
– Всыпали нам, – процедил легат, помрачневший при известии о гибели Азиния.
– Да, досталось, – Север снял шлем, размотал шарф, когда-то белый, и начал оттирать кровь с лица.
– Но больше они сейчас не полезут, – уверенно заявил легат, – надо держать тут заслон, а самим отойти и строить лагерь. Вечереет, да и тучи вон, смотри какие, ходят.
– Да, но завтра, а скорее уже сегодня, я думаю, они тут все будут стоять. С тяжелой пехотой.
– Вот завтра и посмотрим, – задумчиво проговорил Фимбрия, поглядывая на небо, – ты только один брод нашел?
Но на следующий день, хотя все силы молодого царевича подошли к безымянной речушке, ни он, ни Фимбрия форсировать ее не решились.
Боги накрыли землю тяжелой свинцовой плитой. Она легла на плечи холмов, что тянулись к юго-востоку, становясь все выше и выше. Через дневной переход у путника уже язык бы не повернулся назвать их холмами, ибо он подступал к одной из высочайших вершин Малой Азии – Мизийскому Олимпу. Младший родич обители эллинских богов еще вчера бурой громадиной возвышался по левую руку от дороги, по которой шли легионы, а сейчас его вершина срезана тучами, выровнявшими линию горизонта.
В ссоре взрослых сыновей материнские слезы – последнее средство, которое еще может образумить, остановит и заставит искать пути примирения. Так и вечное небо не в силах спокойно смотреть на глупые ссоры смертных своих детей, разодравшихся в кровь. С утра зарядил дождь. Заметный вначале лишь по кругам на воде, рождаемым одинокими каплями, он постепенно набирался сил.
Понтийцы не знали, сколько войск у Фимбрии, поскольку тот активно пускал им пыль в глаза еще с высадки, изощренно изображая, что римлян гораздо больше, чем есть на самом деле. Легионеры носили воду из реки, жгли костры в количествах, двое больших, чем требовалось. В Халкедоне, выступая навстречу Митридату, легат заставил своих кавалеристов проехать по городу трижды. В конные разъезды, патрулирующие берег в окрестностях лагеря, он отправил всех уцелевших всадников, хотя понтийцы, занимающиеся тем же на своем берегу, выставили гораздо меньше людей. И, наконец, ров и вал с палисадом, сооруженные привычными к строительным работам легионерами, позволяли вместить в себя не меньше четырех легионов. Поскольку оба войска полностью главенствовали, каждое на своем берегу, разведка позиций противника была весьма затруднена.
Понтийцы также выкопали ров вокруг лагеря, но палисад сооружать не стали, поскольку местность безлесная, и кольев взять неоткуда. Римляне на этот случай все несли с собой. Каждый легионер в походе тащил по два кола для палисада. Понтийцы так не делали, поэтому ограничились тем, что поставили за рвом обозные повозки (которых, в свою очередь, почти не было у римлян).
Разноплеменный лагерь понтийского войска гудел, как растревоженный улей. То тут, то там раздавался громкий хохот и возбужденные крики: каппадокийцы похвалялись вчерашним "избиением" римлян. Шумно было и в шатре царского сына.
– Нужно наступать, мы втопчем в грязь ублюдков! – голос Менандра, окрыленного первым успехом, сотрясал расшитый золотом шатер, – мои молодцы разметали их вчера, как котят! Молодой государь, позволь мне...
– Нет, Менандр, – отрезал царевич, – вчера ты напал внезапно, они были в невыгодном положении, а сейчас сидят за полисадом и ждут.
Диофант одобрительно кивнул.
– Мы не знаем, сколько их, – добавил Таксил, – у римлян слабая кавалерия, но сильная пехота. За палисадом они усидели бы, даже если бы нас не разделяла река.
