Вот как раз к старинному другу и отправился маршал, чтобы порыбачить, попариться и поговорить о былом и давнем. Охрана у адмирала была серьезной, проверенной на все двести процентов, и никто посторонний на территорию адмиральской дачи не смог бы проникнуть. А вот уже после пары дней отдыха Гречко будет готов держать дорогу в Москву.
Ну, а мы должны были сопровождать его в дороге. Незримо, но всегда рядом. Готовые к любой неприятности и любому повороту событий.
А пока… Пока что мы с Мишкой гуляли по Невскому проспекту среди невысоких зданий, наблюдали за пузатыми автобусами, везущими ленинградцев по делам и… отдыхали, что ли?
Ну да, какому курсанту ещё выпадет шанс в разгар учебы улететь на несколько дней? Нам с Мишкой такой шанс упал, когда по запросу Зинчукова вызвали на судебное разбирательство по делу о банде из поезда. Да, это была легенда, но для руководства академии она подошла в полной мере. Для Мишки же порой было странным, что на «разбирательство» вызывали меня одного, а ему приходилось сидеть в гостинице. Но я только пожимал плечами и говорил, мол, там тягучая и жесткая рутина, так что на заседаниях я ему даже завидовал.
Вместо же разбирательств мы с Вягилевым обсуждали грядущий полет маршала и разрабатывали план действий на случай непредвиденных обстоятельств. Тягучая и жесткая рутина.
Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. А мы ждали…
Глава 47
Никогда не любил летать самолетами.
Каждый раз приходится садиться в них, внутренне обмирая от вопроса — долетит ли? Не грохнется ли где по дороге? Не налетит ли на стаю уток, которые с радостью камикадзе бросятся уничтожать железную птицу?
Нет, внешне я могу быть спокоен, весел и безалаберен, но вот внутри…
Думаю, что подобные мысли крутятся в голове многих пассажиров. Кто-то стопорит бег мыслей рюмкой-другой алкоголя, незаметно распивая в туалете. Кто-то старается занять голову разгадыванием кроссвордов и шарад. Кто-то килограммами поедает шоколад, словно старается насладиться мгновениями жизни перед тем, как зайдет на борт.
Когда Вягилев сообщил мне, что Гречко вылетает в Москву пролетающим самолетом из Парижа, и я должен быть готов сорваться с места, то сразу же пробежал по коже холодок. В моей памяти блеснула молния-мысль, что с этим самолетом должно что-то случиться. Что-то нехорошее.
Из прошлой жизни мне пыталось пробиться наружу какое-то воспоминание, но… В будущем я слишком привык полагаться на компьютерные технологии, чтобы при случае обратиться к черной коробочке в руках: «Окей, Гугл! А что случилось с тем-то тем-то и тогда-то тогда-то?» И черная коробочка либо приятным женским голосом отвечала, либо переводила на ответ, который можно было прочитать.
Нет, это конечно безумно удобно, но вот… когда нет черной коробочки в руках, то и ветер начинает гулять в голове. Сплошной поток отрывочных воспоминаний, слухов или анекдотов. Этот поток ни хрена не помогал, а наоборот — уносил ещё дальше от верной информации.
Что-то должно было произойти, но вот что?
Вкупе с ненавистью к полетам моё состояние было неважнецким. Нет, я не боялся, я просто ненавидел летать и не знал — что нас ждёт в дальнейшем. Что-то хреновое, но вот что?
— Что-то ты какой-то дерганный! — заметил Мишка, когда я чертыхнулся, в очередной раз порезавшись бритвой и приложив кусочек газеты к порезу.
— Да так, что-то плохо спал, — ответил я. — Кошмары снились — то фашисты за мной бегали, то я от них…
— Не надо было налегать на сладости перед сном, — наставительно сказал Мишка. — Тогда бы и кошмары не снились. Мне родители постоянно говорили, что если я буду есть много сладкого вечером, то ночью придут цыгане и украдут.
— И что? Не ел?
— Ну как… Под одеялом пряники хрумкал, чтобы «цыгане» не увидели, — усмехнулся тот. — А потом всю ночь на крошках вертелся и не мог уснуть. Мама ругала, когда с простыни стряхивала гору крошек. Но зато никаких цыган не было.
— Значит, тебе повезло.
— А к тебе приходили?
— Нет, но я и не ел, — хмыкнул я в ответ. — Я слушался родителей. И маме не приходилось ругаться.
— Ой-ой-ой, какой послушный ребенок, посмотрите на него, — хихикнул Мишка.
— Ну да, послушный. За это и получал награду — утром мог трескать сладости, — поднял я вверх палец.
— А-а-а, так ты не просто послушный, а неплохо думающий, — покачал головой Мишка. — Двух зайцев одним выстрелом.
— Ну да, я такой… Ой, блин! — снова ойкнул я, сделав очередной мелкий надрез на щеке.
Нет, что ни говори, но бриться безопасным станком нужно уметь. Это не вполне безопасно для тех, кто привык драить щеки трехслойным «Жилеттом». Нет, в боевых условиях приходилось бриться и ножом, отточенным до такой степени, что даже от одного взгляда на него можно было порезаться. Тут же…
Не зря всё-таки раньше распаривали щеки перед бритьем. Я же решил по старой памяти навести пену, напенить морду лица помазком и потом быстро смахнуть юношескую поросль. Ага, смахнул…
Ощущения были такими, словно я продирался лицом сквозь кусты роз, среди которых плотно росли стебли крапивы. Волоски дергались, кожа стремилась порезаться везде, где только могла, а уж трудные участки…
Как только не зарезался?
Но, с горем пополам эта пытка закончилась. А после всей экзекуции надо было ещё и обеззаразить обработанную поверхность! Ну да, чтобы не занести какую-нибудь инфекцию или ещё чего…
Тут на помощь пришел «Шипр». Надо сказать, что в восьмидесятые этот одеколон испортился, а вот в семьдесят втором он ещё пах сандалом и не претендовал на хвойный аромат. Стойкий и приятный аромат жидкости на ладонях в несколько хлопков перешел на мою пострадавшую «хареографию», а потом…
Помните кадр из фильма «Один дома», когда мальчишка-герой побрился, как взрослый, а потом побрызгал на руки средство после бритья и прижал к щекам? Вот точно такой же крик, какой издал тот мальчишка, начал рваться и из моей груди. Я стиснул зубы, чтобы не дать этому крику ударить в зеркало напротив. Ударить в перекошенное от боли лицо.
Мне показалось, что я по доброй воле окунулся в лаву!
Впрочем, это длилось всего несколько мгновений. После этого мне всё-таки удалось справиться с собой. Пусть рожа и горела адским огнем, но эта боль была терпимой и постепенно стихала. Мда уж, а чего я, ребенком, ещё удивлялся, когда точно также делал дед…
По субботам мы с дедом обязательно ходили в городскую баню. Это был наш еженедельный ритуал. У отца не всегда получалось выбраться, поэтому мы ходили на ритуал омовения в основном в компании с дедом. Долго стояли в очереди или же сидели на деревянных скамьях с высокими спинками. Томительное ожидание скрашивалось многочисленными рассказами-байками про то «как раней было». Весь этот говорок шел под сизый дым папирос и самокруток.
Вот и наша очередь. Предбанник с множеством деревянных шкафчиков. Шкафчики тогда не закрывались — не брали люди с собой в баню огромных деньжищ или кошельков. Максимум — на пиво и на сигареты. А в самом банном помещении…
Огромные каменные лавки, цинковые «шайки», пар, толкотня у парилки и кранов для тазов. Одним словом, не зевай. После парилки и веника, неспешно шли в предбанник. Дед вытирался, надевал белоснежное хрустящее нательное белье. Доставал из сумки бритвенные принадлежности, мыло и помазок. Намыливал лицо и неспешно начинал бриться. Казалось, что время для него останавливалось. Так он был поглощён своим занятием.
Бритву правил на ремне заранее. Брился дед в несколько заходов, долго. Как не старался, а бывало, что и порежется. Нахмурит брови, возьмет кусочек газеты и «прилепит» к ранке. Достанет из сумки флакон одеколона «Шипр». Выльет на ладони и потом давай похлопывать себя по щекам и фыркать. Мужское такое занятие. Потом будет обязательно буфет. Там пиво с воблой, а мне перепадал сметанник с томатным соком.
Так вот дедовское пофыркивание и вспомнилось мне в тот момент, когда я начал также похлопывать себя по щекам.
