же до бояр, «золотых поясов», что после поголовного истребления сторонников Москвы и конфискации всего их имущества и пожитков, пути к примирению уже нет — только война до победного конца одной или другой стороны. О поражении думать не хотелось — она означало только одно — потерять все движимое и недвижимое имущество, вкупе с собственными головами. Так что драться насмерть, используя все возможности — и первым делом огромный людской ресурс.
И со скрежетом зубовным пошли новгородские бояре на серьезные уступки, отдавая многое из того, что за два столетия «отжали» у «черного люда» в свою пользу. Снизили подати вдвое, а некоторые налоги вообще отменили. Пришлось вернуть и землицу, что «сильные» отбирали у «слабых». И не сказать что по «доброй воле» — просто страшно стало, ужаснула участь сторонников «московской партии», с которыми поступили по давней вечевой традиции — «каменьями побиваху, и с моста в речку метаху».
Партию «республиканцев», что горячо ратовала за широкие уступки рядовым новгородцам, возглавила сама Марфа-посадница, сама себе «наступившая на горло» — именно клан Борецких первым пошел на «попятную». И не просто так — расчетливость свое взяла, житейский прагматизм.
И «планов громадье»…
— Ну да, ну да, как же, припоминая — «libertad omuerte», — негромко произнес «Сотник». И, взглянув на жену, уточнил:
— Это с гишпанского языка, кастильского наречия то есть — «свобода или смерть». Отстоим вольности, куда деваться, теперь они не только для бояр и купцов, но и многих, да и «черному люду» достались. И заметь, Ксюша — именно смерды сейчас прихода московитов больше всего не желают, а ведь по лету многие злорадствовали, готовы были переметнуться к Ивану. А без поддержки жителей никак не обойтись — головы бы на плахе сложили. Но теперь иное будет, раз «всей землей» поднялись!
— Умен ты, княже, потому советы твои мы и слушаем, — отозвалась жена, прижавшись к нему мимолетно, но тут же отпрянув — нельзя при людях чувства показывать. Никакой шумной свадьбы, похожей на прошлое не случилось — посадница теперь верила в приметы. Тихо обвенчались, без широкой огласки и шумного пиршества — время военное. С «новым» вече диалог удалось наладить — оно стало совсем другим, крикунов и «гулящих людишек» и прочих горлопанов, кричащих в угоду боярских партий из него выбросили безжалостно. Получился нормальный парламент, явно опережающий свое время — в нем заседали выборные — улицные и кончанские, представители ремесленников и торговцев. Добавили к ним «выборных» от городков всех пятин — теперь вся земля новгородская была на вече представлена. И решения не горлом принимали, а подсчетом «голосов», крикуны никакой роли не играли — их просто вышибали прочь, стоило кому-то заорать. Выводили, заломив руки, ратники «Владычного полка».
Решения вече подлежали выполнению, а вот законы утверждению «Советом», куда вошли бояре и именитые «гости», то есть купцы, вместе с духовенством, и оба служилых князя, присягнувших «Господину Великому Новгороду». Сам свой интерес соблюдал, Борецкие «крышевали» — так что если московитские войска удастся отбросить, то удел ему выделят из Водской пятины, Ижорской земли. Тут главное не оплошать, не прогадать — вся надежда на супругу, что прекрасно знает «расклады». Но удел дадут приграничный — или против ливонцев, либо супротив свеев — дело служилого князя оберегать ратной силой пределы новгородские. Но выбор уже определен — или Ям, либо Корела, иного варианта просто нет, одно из двух.
Но мысли о будущем нужно выбросить из головы, которую легко сложить в бою и очень скоро. Сейчас нужно воевать, благо случай уникальный представился — нанести поражение обходной части московского войска, что к Шелони выходила. И хоть прошлый раз на этой реке новгородцы потерпели кошмарное поражение, сейчас у Сольцов стояло лагерем войско, способное взять реванш. В основном инфантерия — семь с половиной тысяч копейщиков или пикинеров, шесть сотен стрельцов с мушкетами, двести арбалетчиков и лучников, что должны были быть «застрельщиками» и охранением. Особые надежды возлагались на «пушечный наряд» из полудюжины четверть пудовых единорогов с умелыми расчетами. Порох закупили, где только удалось, даже у Ганзы, на учебные стрельбы не лимитировали.
Удалось собрать полторы тысячи конницы — треть из «Владычного полка», остальные две трети боярские дружины. Общим счетом получилось чуть меньше десяти тысяч, но народ собрался решительный и опытный, к тому же пусть недостаточно, но обученный для совместных действий в поле. И вооруженный, как говорится, «до зубов» — каждый ратник имел «броню», и знал, с какой стороны меч брать.
Ополчения собрали тоже немало — пришли отряды даже от Студеного моря, из далеких двинских земель. Тридцать тысяч собралось народа, готового сражаться по собственной воле, не по принуждению. Половина засела за стенами Новгорода, другая половина одной частью по укрепленным городкам, но большей ватагами рассеялась, отряды московитов перенимать, или обозниками при войске, либо на ладьях по Ильменю — самые рисковые, ведь озеро не застыло, шторма шли. Но дело нужное, московиты остерегались неожиданной высадки десанта — и то польза.
— Жди меня, и не смотри вослед. Обещаю — вернусь!
Василий Алексеевич наклонился, поцеловал жену и стал спускаться вниз по лестнице, к всадникам конвоя, что ожидали его. И сам оборачиваться не стал, ни к чему — долгие проводы к лишней печали…
Битва на реке Шелонь 1471 года — после нее, затянувшаяся на шесть с половиной лет, агония «Господина Великого Новгорода».
Часть четвертая
Иной выбор
— Вот, княже, и наша цель — пропускать обоз никак нельзя. Там порох, а он нам в продолжительной войне сильно нужен. Имать повозки, людишек нужных — пушкарей-фрязинов особенно. Служили Ивану Московскому, послужат верно и тебе, Михаилу Тверскому.
— По-твоему пусть будет, князь Кашинский. Дерзать будем, раз другого у нас не остается. Высылай гонцов по полкам с моим приказом — захватывать все московские обозы, а ратных людишек, буде начнут сражаться, смертным боем всех бить без всякой жалости!
Молодой князь побледнел лицом — он перешел свой «Рубикон» — все же решился на войну. Причем, а это самое страшное, они не знали, как идут дела под Новгородом. Если московиты одержали победу, то придется бежать в Литву в конечном итоге, так как выстоять против огромного войска у них не будет ни малейшего шанса. И стрельцы не помогут — их всего четыре сотни, были бы тысячи — то другой разговор бы пошел. Или
