время «мундиры строите»? — спросил Саша.
— Месяц, — сказал Степан, — может даже быстрее.
— Тоже не шесть дней, — заметил Саша.
— Так я с Господом не тягаюсь!
— И почём? — улыбнулся Саша.
— Сорок рублей, — сказал Доронин. — Вместе с сукном. А ежели не понравится, то и не копеечки не заплатите, Ваше Императорское Высочество.
— Ну, кто же будет платить, если не нравится? — сказал Каплун и посмотрел на конкурента поверх очков. — И мне не заплатит.
Тогда Степан с размаху бросил картуз оземь, выпрямился и воскликнул:
— И сукно за мой счёт!
Саша глубоко задумался.
— Конечно сукно за счёт портного, — кивнул Абрам, — а то получается, что ты сукно испортил, а клиент платить должен?
Доронин задумался, чем бы ещё уесть конкурента, но Каплун нашёлся быстрее.
— Средняя цена на мундир у меня, конечно, 60 рублей, — сказал он. — Из-за высочайшего качества. Но всем новым клиентам сейчас скидка, так что первый мундир обойдётся в 40 рублей.
— А у меня все по 40 рублей, — заявил Степан.
Саша размышлял о том, что заказать мундир у еврея в ущерб русскому политически недальновидно. Ибо славянофильская партия сильна. С другой стороны, заказать мундир у русского вместо еврея неполиткорректно. Какой же ты нахрен либерал, если не защищаешь права меньшинств?
— В общем так, — сказал Саша. — Уговор дороже денег. С Абрамом Еноховичем мы договорились, и отступать я не собираюсь. И договорились на 60. Но и вашу мастерскую, Степан… как вас по батюшке? Посмотрю.
— Яковлевич, — с некоторым удивлением сказал Степан.
— Может, ещё закажу что, Степан Яковлевич, — добавил Саша.
«Рядом через дорогу» оказалось в нескольких кварталах. Так что пересекли в обратную сторону и Владимирский проспект, и Фонтанку.
Мастерская располагалось в подвале, и вывеска над ней отсутствовала. Вообще всё это живо напоминало мини-ателье вьетнамцев на рынке Дубровка.
Саша подумал, что немедленно потащить его обратно Анне Фёдоровне мешает только патологическое славянофильство.
Они спустились по лестнице в полутемное тесное помещение. Хозяин зажёг сальную свечу.
— Как вы здесь работаете? — подивился Саша.
— Глаз намётанный, — объяснил Степан.
С другой стороны, совсем уж бардака не было: на столе лежали отрезы тканей, сложенные относительно аккуратно, и даже присутствовала вешалка с готовыми мундирами.
Саша ещё раз окинул взглядом убогое помещение.
Сесть гостям не предложили, ибо было не на что.
— Налогов не платим? — поинтересовался Саша.
— Всё заплачу! — воскликнул Степан. — Вот те крест!
И широко перекрестился.
Саша обратил внимание, что троеперстием.
Взять портными одного еврея и второго — раскольника было бы конечно полезно для продвижения в народ идеи религиозного и национального равенства, но слишком скандально на данном уровне развития страны.
Никонианин, значит. Ну и ладно! Одной проблемой меньше.
Хотелось поддержать малый бизнес.
— Анна Фёдоровна, — сказал Саша. — Мне кажется моему мундиру лейб-гвардии Гусарского полка тоже недолго осталось. Месяц протянет, наверное, а дальше всё равно придётся менять.
В лейб-гвардии Гусарский полк Саша тоже был записан с рождения.
Мундир этот отличался особенно яркой красотой: синий с золотыми шнурами.
— Александр Александрович! — не выдержал Рихтер. — Вы хотите строить гусарский мундир? Здесь???
— А чего бы и не здесь? — проговорил Саша.
— Обшиваем господ гусар! Как же! — отреагировал Степан.
И снял с вешалки один из мундиров. И правда, гусарский. Но унтер-офицерский и полка попроще.
Качество Саша оценить не мог: во-первых, не на человеке, во-вторых, он вообще ничего не смыслил в предмете.
— Ну-у… — с сомнением протянул Оттон Борисович.
— Сорок рублей меня не устроят, — добавил Саша.
— Речь, кажется, шла об экономии? — заметил Рихтер. — Вы хотите выбросить на ветер сорок рублей!
— Я их не выброшу, — возразил Саша, — всё дерьмо за счёт Степана Яковлевича.
И он обернулся к портному.
— Так ведь?
Тот расплылся в подобострастной улыбке и с готовностью кинул.
— Ну, пойдёмте мерку снимать? — предложил Саша. — Знаете, как выглядит мундир штабс-ротмистра?
— Не извольте беспокоиться! — воскликнул Степан.
Мерку снимали за занавесочкой, что тоже напомнило рынок Дубровка. Причем вместо «парижского» сантиметра Степан орудовал длинной бумажной лентой, из которой вырезал ножницами кусочки различной формы и одному ему понятного значения.
Когда они вышли из мастерской Доронина, солнце уже было на закате, и небо приобрело коралловый оттенок, а на его фоне зажглись газовые фонари.
— Стольник за два мундира! — довольно заявил Саша. — А вы говорите: три тысячи!
— Ещё неизвестно, что они пошьют, — с сомнением заметила Анна Фёдоровна.
В конце сентября в Петербург привезли Шамиля с сыном Кази-Магома. 28 сентября Константин Николаевич принимал его у себя в Мраморном дворце. После короткого разговора водил по залам, подарил Коран и скамейку для чтения.
С императором пленный имам увиделся ещё раньше, в Чугуеве, недалеко от Харькова, куда государь заехал во время путешествия по России.
Шамиль ехал сначала верхом, под конвоем целого батальона и дивизиона драгун. Обходились с ним хорошо, даже не препятствовали мусульманам приближаться к нему и целовать руки.
Потом пересадили в экипаж.
В Чугуеве пленник попал в самый разгар царского смотра: многочисленная военная свита, блестящая обстановка. Перед государем он был бледен и дрожал. И, говорят, пал ниц. Но Александр Николаевич ободрил старика, подарил золотую шпагу, пообещал, что тот никогда не пожалеет, что сдался, и объявил, что он должен побывать в Петербурге. Окончательным местом жительства ему была назначена Калуга, куда обещали перевести и всю семью.
В Петербурге Шамиля встречали с почётным караулом, оркестром и иллюминацией, возили по балам, публиковали в газетах все его маршруты по дням и часам, спрашивали у него мнение о русских войсках и величали «Наполеоном Кавказа». Братья князя Барятинского пригласили его в театр, в свою ложу, и подарили бинокль.
Саша всячески приветствовал нежелание папа́ раскручивать маховик репрессий и его великодушие к поверженному врагу. Было бы гораздо хуже, если бы имама пытали, держали в подвале или морили голодом. Но последние эпизоды напоминали начало известной басни: «По улицам слона водили, как видно, напоказ». А бинокль прочно ассоциировался со стеклянными бусами, которыми европейцы покупают туземных владык.
Как имам стерпел театр, Саша не понимал вовсе. При власти Шамиля в Чечне и Дагестане светская музыка и песни были запрещены,
