Я с силой вырвал руку из стальных тисков ее пальцев и как можно спокойнее произнес:
— Хватит. Кажется, нагулялись. Пора и домой, — тут же вздрогнув от неожиданности, когда эхо, искажая и вибрируя, принялось безостановочно повторять мои слова, возвращая их в таком уродливом виде, что создавалось полное впечатление, будто на полянке собралось по меньшей мере два десятка человек, которые и повторяют на все лады только что произнесенные мною фразы.
Иногда потом я думал — эхо ли это было? Во всяком случае, никогда — ни до, ни после — мне не доводилось слышать что-то похожее. Что вы там говорите, находясь в светлой теплой комнате? Резонанс? Звуковолны? Особенности местности? Нуда, нуда. Разве я спорю. И я бы говорил это… сидя рядом с вами.
— Пойдем, — Она снова ухватила меня за рукав кафтана. — Ведь всего несколько шагов, и ты наш.
— Наш, наш, наш, — дружно зашипело-заверещало-за- выло вокруг.
— Ты здорово ошиблась, Светозара, — мягко ответил я и невольно поморщился от мгновенного повтора: «Ошиблась… сшиблась… шиблась… шибось… иблась…»
И все-таки я продолжил:
— Может, в церковь я и впрямь не ходок…
— Не ходок… не ходок-ок-ок… — возликовало эхо.
— Но у меня в душе бог, а не сатана.
— Не сатана? — усомнилось эхо, но тут же разочарованно констатировало: — Не сатана… атана… тана…
— Поэтому или ты сейчас идешь со мной, или я возвращаюсь один.
— Один? — уточнило эхо, и грустно продолжило: — Один-дин-дин…
— Выбирай.
— Ай-ай-ай… — сокрушенно заохало эхо.
Ведьма, презрительно скривив губы, хотела сказать что-то унизительно-обидное, но затем передумала и сделала шаг назад, отступив от меня и приблизившись к краю полянки. До четко очерченной на земле границы ей оставалось сделать всего шаг. Один лишь шаг.
— Остановись, — произнес я, глядя в глаза, где в зрачках вовсю полыхал багровый отблеск безумия. — Остановись.
Эхо промолчало. Впервые за все время оно ни разу ничего не повторило, предоставляя ей самой право выбора. Наверное, тоже какой-то легко объяснимый наукой феномен. Я не надеялся, что она ко мне прислушается. Я даже не был уверен, слышит ли она меня вообще. Именно потому я больше и не сделал никаких попыток к ее удержанию. В конце концов, она — взрослый человек и куда как старше моей княжны. Знает куда идет и зачем.
«И вообще, кто я ей такой, чтобы иметь право запрещать», — подумал я, глядя, как Светозара, жалобно скривившись и не сводя с меня глаз, шагает все дальше и дальше, продолжая призывно протягивать мне руку. Клубы тумана медленно, нехотя, будто сами того не желая, лениво окутали ее полные ноги, неспешно добрались до тяжелых бедер, затем подползли к груди, туго обтянутой шубкой и, наконец, накрыли ее с головой.
Оставалось подумать, как выбраться отсюда самому. Или стоит подождать ее? Но тут моего плеча кто-то легонько коснулся. Вздрогнув от неожиданности, я резко повернулся и увидел достаточно высокого, почти вровень со мной, худощавого старика, пристально глядевшего на меня. Словно оценивал — гожусь или нет. Интересно знать — куда? Осмотром он остался не очень доволен, иначе не стал бы хмуриться.
«Ты наш и не наш, из джунглей и не из джунглей», — сказала наконец Багира Маугли.
— Ну ежели и жиковина из таковских… — пробормотал он разочарованно и скомандовал: — Длани протяни — узрить хочу.
Немного помедлив, я решил не задираться — послушно вытянул обе руки вперед, стараясь понять, что ему от меня нужно.
— А ведь не солгала Светозара про жиковину, — удивленно протянул он, внимательно разглядывая мое украшение. Затем он поводил над ним ладонью, и перстень почему-то стал ощутимо нагреваться.
— Гм, — еще больше удивился он. — С таким напалком ты бы и меня мог заменить.
Наверное, надо было поинтересоваться — в чем именно заменить и с какой целью, но я продолжал хранить гордое молчание. К тому же где бы ни было это место, а примерять на себя обязанности старика я не собирался, так что эти знания мне ни к чему.
— Как мать прозвала? — полюбопытствовал он.
— Константином, — отозвался я.
— Гм. — Его брови снова поползли вверх. — Из греков, что ли?
— Почему? — слегка обиделся я.
— Потому что на Руси имечки попроще дают. Первак, скажем, Вторак, Третьяк, а ежели наши, то покрасивее — Градимир, Борислав, Любомысл…
— Мне и это сойдет, — заметил я. — А тебя, старче, как звать-величать?
— Зови меня… — он на секунду задержался с ответом — то ли раздумывал, называть ли свое настоящее имя, то ли лихорадочно придумывая псевдоним, — Световидом, сыном Братислава из рода Гостомыслова. Слыхал о таковском?
Настал мой черед колебаться с ответом — обидеть, но сказать правду, или солгать, польстив самолюбию? После недолгого размышления я отрицательно мотнул головой.
— Это хорошо, — неожиданно одобрил старик, пояснив: — Негоже со лжи начинать. А что ж с девкой не пошел? Забоялся ай как?
Я пояснил, стараясь говорить очень корректно и в то же время достаточно категорично, чтобы Световид не принялся уговаривать. И снова со стороны старика последовала совершенно неожиданная реакция — смех. Вот уж чего не ожидал. Смеялся он раскатисто, от души и так заразительно, что в унисон ему со всех сторон зазвучало оживившееся эхо. Немного успокоившись, старик заметил:
— Баба бредит, а леший ей верит. Слыхала Светозара где звон, да не дотумкала, пошто он. А ведь пояснял глупой девке, что Триглав сей, если уж попросту, то яко Троица у христиан. Не совсем, конечно. Тело-то одно, потому и головы равны, но схоже. А уж про Аспида с Ехидной она и вовсе… Хотя что уж тут, — отмахнулся он с досадой и поинтересовался: — Ну и как, похож я на служителя лукавого?
Я без колебаний замотал головой. Во-первых, белые одежды. Вроде бы сатанисты любят подбирать темные, желательно черные тона. Во-вторых, посох, который старик держал в руке, точнее резьба на нем. Сплошь цветы, травы, а на набалдашнике изображение старика, чем-то похожего на самого Световида — такая же седая окладистая борода, длинные волосы, перехваченные простым кожаным ремешком, крупный нос, могучие густые брови… Только у того, что на посохе, налобная повязка украшена маленьким красным камешком, а у Световида на ремешке ничего.
Но главное — ничем таким от стоящего передо мной не веяло. Не было в нем ни злости, ни ненависти, хотя и добротой, признаться, если и отдавало, то еле-еле ощутимо. Скорее уж доброжелательностью и спокойствием, древним как мир. Вот сила, та самая, что облизывала мои ноги, в нем имелась, и изрядная. Только в Световиде она была как бы укрощенная, как тихое лесное озерцо — напоить водой запросто, а бури в нем не увидишь.
