Он с некоторым удивлением понял, что впервые за много лет думает не о выполнении задания, а о том, как спасти свою девушку. А поняв, разозлился.
Чувства — плохой помощник в ремесле разведчика. Наставники не уставали повторять это им, наивным и романтичным ребятам, в чьих жилах кипела молодая, жаждущая приключений кровь. Разведчик обязан быть свободным от привязанностей, его сердце должно быть без остатка отдано Родине. И Жером, который верил своим учителям, старался выполнять этот их наказ. За то время, что он прожил вдали от Родины, у него было немало женщин — он скрупулезно запоминал их лица, имена, привычки, но никогда не испытывал к ним никаких чувств.
Катя, так доверчиво потянувшаяся к нему там, на базе «Синица», стала первой, о которой он позволил себе думать как о родном человеке. Может быть, сыграло роль то, что он вернулся на Родину, и невидимые обручи, стягивавшие его изнутри, немного ослабли. Совсем немного — но этого оказалось достаточно, чтобы в трещину в казавшейся незыблемой плотине хлынули сметающие все на своем пути воды океана.
«И вот результат, — зло думал он, заворачивая за угол коридора. — Эта дурочка полезла на рожон, встретилась со связником, попала под колпак гестапо и каким-то образом оказалась в руках у адъютанта самого фюрера… Мало того, что сама пропала, так еще и поставила под удар всю операцию…»
Он резко остановился. За поворотом коридора у высоких двустворчатых дверей подпирал стену бритый налысо амбал с переломанными, как у борца, ушами. Петлицы шарфюрера СС и нагловатый взгляд убедили Жерома в том, что перед ним упомянутый Кохом Фрицци.
— Шарфюрер, — сказал Жером резким, командным голосом. — Где Мария фон Белов?
Фрицци смерил его оценивающим взглядом — сверху вниз.
— А вам зачем, гаупштурмфюрер? — спросил он, демонстрируя полное пренебрежение к старшему по званию.
— Смирно! — рявкнул Жером. — Руки по швам, свинья! И вынь изо рта жвачку!
Бритый вздрогнул и рефлекторно вытянулся в струну. Команды, которые дал ему Жером, должны были на мгновение расфокусировать его внимание — хотя бы потому, что никакой жвачки у него во рту не было. Прежде, чем он сообразил, что происходит, Жером изо всех сил хлестнул пальцами ему по глазам.
Фрицци взревел, как раненый медведь. Пушечный удар его кулака рассек воздух там, где только что находился подбородок коварного врага. Но тот стремительно присел, и кулак Фрицци пронесся у Жерома над головой. Когда твой противник значительно превосходит тебя в росте и физической силе, твоя главная задача — лишить его этого преимущества. Из своей нижней стойки Жером ударил шарфюрера апперкотом в пах — этот удар, считающийся очень подлым, он освоил в портовых кабаках Марселя.
Фрицци согнулся пополам, лицо его оказалось на уровне груди Жерома. Тот схватил его за уши и резко дернул вниз, одновременно выбросив вперед колено.
Нос шарфюрера хрустнул, как сухая ветка. Жером отпустил его уши и, сцепив руки в замок, нанес удар по бритому затылку.
Фрицци тяжело рухнул на пол. Жером перевернул его голову — под глазами шарфюрера стремительно расползались синие круги.
Жером вытащил у него из кобуры пистолет — свой он оставил на КПП — и сильным пинком распахнул дверь.
«Держись, — говорила себе Катя, — держись, ты сильная, ты сможешь».
Кровь вытекала из вскрытых вен темными вязкими струйками. Хрустальная ваза, которую Мария поставила под ее связанные руки, была наполнена больше, чем наполовину. Из рассеченной ноги кровь стекала в глубокий серебряный поднос и грозила выплеснуться на ковер. Катя не знала, сколько литров крови она уже потеряла — может быть, полтора или два. Последние несколько минут кровотечение замедлилось — видимо, кровь начала сворачиваться.
У нее и так всегда была хорошая свертываемость, а теперь, когда Катя изо всех сил пыталась восполнить кровопотерю, этот процесс шел еще быстрее.
Она не могла толком вспомнить, когда ей пришла в голову эта мысль. Наверное, когда фон Белов отворила ей вторую вену и заботливо подвинула под забившую красную струйку вазу. Страх как-то отодвинулся, ушел на второй план. Страх ушел, а ясность восприятия мира, подаренная им, осталась.
Тут-то она и сообразила, какой дурой была.
«Если я могу лечить других, — сказала себе Катя, — то могу вылечить и себя. Я и рану эту дурацкую могла уже давно зарастить — мне только нужно было не паниковать, спрятаться куда-нибудь в тихое место и сосредоточиться. Правда, пуля… но я бы, наверное, и пулю как-нибудь сумела бы выгнать».
Эта мысль вернула ей надежду. Она, продолжая для вида скулить, откинулась на спинку кресла, крепко зажмурила глаза и постаралась заглянуть внутрь себя.
Там был холод. Холод и пустота.
Жизнь уходила из нее с пугающей скоростью. Жизнь была неразрывно связана с кровью, а крови она потеряла очень много. Каждую секунду у нее внутри умирали тысячи, миллионы клеток. Замедлялись и останавливались процессы движения, которые и есть жизнь. И сил на борьбу уже почти не оставалось.
И тогда Катя представила себе, как где-то глубоко внутри, в красном переплетении вен, забил теплый источник.
Идущие от него волны побеждали холод. Кровь побежала по венам быстрее и, хотя она по-прежнему выплескивалась из вскрытых вен и из раны на ноге, теперь ее хватало для того, чтобы поддерживать искру жизни.
«Раны затянутся, — говорила себе она. — Не быстро, чтобы эта тварь ничего не заподозрила. Но затянутся. Я медленно стягиваю их края… я сшиваю их невидимой иглой. И скоро от них останутся только тонкие красные нити».
Ей было трудно сосредоточиться — очень мешала болтовня Марии фон Белов. Адъютант Гитлера несла какую-то чушь: о Высших Неизвестных, которые направляют историю человечества по собственному усмотрению, но могут поделиться своим могуществом с избранными, о древних культах, целью которых было заставить этих Неизвестных служить хозяевам предметов, о самих предметах — это, пожалуй, было самое интересное, но Мария ни словом не обмолвилась про орла. Зато про какую-то Черную Башню, в которой хранилось сразу несколько предметов, упоминала часто.
— Кроме мангуста, я нашла там морского конька и улитку, — рассказывала Мария, счищая пыль с огромного зеркала. — Какие способности дает улитка, мне еще предстоит выяснить, а вот морской конек — удивительный предмет. Это с его помощью были когда-то обрушены неприступные стены Иерихона. Веришь, Дайна, мне даже страшно становится, когда я думаю о попавшей мне в руки силе!
Она выложила на столик перед зеркалом два серебристых предмета. Конек остался у нее в руках.
— Высшие Неизвестные чувствуют предметы, — продолжала распинаться фон Белов. — Они их притягивают, как магнит. Но если маг незащищен, встречи с Неизвестными он может не пережить. Для этой цели и служат зеркала и кровь.
«Я выживу, — твердила себе Катя. — Каким бы ни был этот ее ритуал, она все равно будет вынуждена отвлечься. И тогда я смогу полностью вернуть себе силы».
Мария фон Белов подошла к ней и проверила, сколько крови набралось в чашу.
— Будем надеяться, этого хватит. Дайна, поверь — здесь нет ничего личного. Второй раз за последние дни судьба толкает мне в руки будущую жертву — согласись, глупо было бы отказываться. Тем более что если эта жертва окажется угодна Высшим Неизвестным, я сравняюсь могуществом с богами.
«Точно, ненормальная», — подумала Катя. Мария наклонилась и легонько поцеловала ее в щеку.
— Прости, Дайна. Ты умрешь не напрасно.
Она взяла хрустальную чашу, подошла к зеркалу и выплеснула кровь так, что та залила стекло сверху донизу.
Катя представила пульсирующее сердце. Оно должно биться ровно, спокойно. Кровь, которой становится все больше и больше, циркулирует по большому и малому кругам кровообращения. Никакой паники. Красные и белые кровяные тельца деловито снуют в трубах сосудов, занимаются своей обычной работой. Легионы тромбоцитов устремляются к порезам на руках и ране на ноге, заставляя кровь свертываться. Раны заживают, плоть, рассеченная сталью, медленно, но верно смыкается вновь. Боль уходит, в организм вливаются новые силы.
У меня получилось, подумала она. Я сумела! Сумела себя исцелить! Ну, держись теперь, сука фашистская!
Мария фон Белов раскачивалась перед залитым кровью зеркалом, бормоча что-то на неизвестном Кате языке. Она была похожа на огромную змею, вставшую на хвост. И, как змея, меняющая кожу, она неожиданно стянула с себя китель и блузку, оставшись обнаженной до пояса. Метнулась к Кате и выхватила у нее из-под ног поднос.
— Я — Медея, — исступленно крикнула Мария фон Белов, зачерпывая кровь из подноса и размазывая по своему телу. — Я жрица подземного мира! Я держу в руках ключи Агартхи. Услышьте меня, Господа Глубин, и придите ко мне, ибо у меня есть то, что дает мне власть!
