Сотник спокойно добрался до палат воеводы. Вошел. И прошел до залы, где тот обычно разного рода собрания проводили. Прежде всего – старшин. В этом помещении Царь находился в окружении всех воевод, что пришли с ним. Здесь же присутствовало несколько дьяков с письменными принадлежностями. Отец Афанасий с тремя другими, незнакомыми сотнику священниками. И еще с десяток других лиц.
И все они смотрели на парня.
Внимательно.
И очень по-разному. Однако откровенно враждебных взглядов Андрей не заметил. Про себя отметив, что добрая треть из присутствующих относилась к князьям разного пошиба, но местного разлива. То есть, Рюриковичам в каком-то там колене.
– Доброй ночи, – громко поздоровался Андрей со всеми присутствующими, поклонившись, впрочем, только Иоанну Васильевичу. По своему обыкновению, по-японски, не сгибая спины и лишь чуть прогнувшись в пояснице.
Выслушал от них невнятный ответы.
После чего прошел ближе к Царю и произнес:
– Государь, мне сказали, что ты звал меня.
– Так и есть, – кивнул тот. – Я имел долгие разговоры с Шереметьевым и Басмановым. И понял, что твой вклад в успех похода был наиважнейшим.
– Они преуменьшают свои заслуги, – невозмутимо возразил сотник.
Царь, услышав такой ответ, едва заметно улыбнулся, а многие присутствующие выразили удивление. Преуменьшать свои заслуги было не в моде тех лет. Поэтому слова Андрея оказались по меньшей мере неожиданными.
– Скромность твоя похвальна, – выждав легкую волну ропота произнес Иоанн Васильевич. – Но здесь не место для нее. Скажи, что ты желаешь себе в награду за успех в столь благодатном деле?
– Служить тебе, Государь – уже награда, – прижав правую руку к сердцу, произнес сотник.
– Слышали? – обратился Царь к воеводам.
И снова волна ропота.
– Отчего же ничего не просишь?
– Однажды я услышал мудрый совет и мне он пришелся по душе.
– Что же за совет?
– Никогда ничего не просить. Никогда и ни у кого. Особенно у тех, кто сильнее тебя. Надо будет – сами дадут.
Новая волна ропота. Уже немного громче.
– Хм, – усмехнулся Царь, которому эта игра начинала нравится. Он сумел приметить «чертят», что плясали в глазах Андрея. – Слова, достойные уважения.
Парень вновь поклонился по-японски. Но не глубоко.
– Почему ты так странно кланяешься? – спросил один из воевод.
– Потому, что я служу, а не принадлежу.
Новая волна ропота.
Благодушная улыбка сошла с лица Царя. А взгляд его стал серьезным. Опасные слова. Однако развивать эту тему он не стал, переключившись на другую.
– Ты усилил полк тульский и показал, что помыслы твои благостны. Чтобы ты делал, если бы я поставил тебя воеводой?
– Тулы?
– Да.
Андрей на несколько секунд задумался. Лицо его нахмурилось. Но глаза не бегали и вообще, никакой суеты в нем не наблюдалось.
Возвышение до воеводы – и благостное дело, и отрыв от земли. Потому что после небольшого срока Царь мог перевести его туда, куда сам пожелал бы. С поместной службой таких вывихов не сделать. Однако парень, после непродолжительных колебаний, начал говорить.
– Главная беда помещика в том, что он стоит одной ногой на одной льдине, а второй – на другой. Ему с одной стороны нужно службу тебе служить, а с другой – хозяйством заниматься. И одновременно это очень немногие в силах делать. Посему я бы провел перекройку поместий. Сдвинул бы их все к южным пределам. Да чтобы все вместе.
– Зачем?
– Чтобы можно было организовать их них коллективные хозяйства. Чтобы у них стоял управляющий, присматривающий за селянами и направляющий их. Такой шаг позволил бы собрать рабочие руки в кулак. А на получаемые средства кормить и вооружать поместных воинов, держа их в самой Туле. Так, чтобы при необходимости они могли выступить в поход немедленно. Да и крестьянские души это уберегло бы. Ведь рассеянные маленькими стайками по всей окрестной земле, они представляют лакомую цель для людоловов-степняков. Собранные же в крупные кучи – уже нет. Селить то их можно в укрепленных селищах вроде простого вала с частоколом.
– Тульские земли разорены, – развел руками Царь. – Откуда ты возьмешь людей? Их ведь не хватит для твоих задумок.
– Мне сказывали, что ты уже был в вотчине. А значит видел косилку, сеялку и жатку с плугом. С помощью этих приспособ можно малым количеством рабочих рук делать большую работу.
– А пойдут ли на сие помещики?
– А чего же им не пойти? В Туле им дома поставим. Жить в городе всяко лучше, чем в глуше. Да еще не думать о пропитании да снаряжении воинском денно и нощно. Кто от такого откажется?
– А тот, у кого ты покупал броньки, справиться ли? – поинтересовался Царь.
– Государь, я их не покупал. Я их делал.
– Врешь! Я видел твою кузницу. Мала она.
– Зачем мне тебе врать? Ты видел косилку и сеялку. Неужто ты полагаешь, что я не применил приспособы, чтобы делать много одинаковых пластин для броней?
Иоанн нахмурился. Но промолчал.
– По моим предположениям введение такого порядка позволит не только надежно содержать полк, но и иметь арсенал. Сие изба с запасами вооружения. Также можно будет завести конный завод, где разводить добрых коней для службы, а не у татар всякое непотребство сменивать.
– А еще что?
– Поставить в Туле лечебницу, или как латиняне сказывают, госпиталь. Завести знатока коней, дабы врачевал их. Дом призрения для увечных и старых помещиков. Школу, где помещиков учить чтению, письму да счету. Дабы по немощи направлять на прочие службы. Завести с полком постоянные упражнения в свободное от походов время, дабы укреплять воинов и слаживать их совместный бой. Держать при арсенале обоз в мирное время и коней под него. А также запасы походного корма и овса, дабы в любой момент полк мог выступить на службу без какого-либо промедления. Ну и самое главное – утвердить устав полка, описывающий службу в мирное время и в походах. Дабы пустой вольницы не было.
– Много же ты задумал… – покачал головой Иоанн Васильевич в полной тишине. Ибо люди переваривали услышанное. – А хватит ли денег?
– Не все сразу. Начнем с самого важного и Бог даст за несколько лет управимся.
– А свои добавишь? – чуть подавшись вперед, спросил Государь.
– Ты ведь прекрасно знаешь, что добавлю. Тебе ведь ведомы дела мои с сотней.
– Ведомы, – кивнул Государь. – И я поражен. Мои верные бояре да воеводы тащат все, что могут. Гребут под себя. А ты – наоборот. Отдаешь. Много отдаешь. Почему?
– Сколько не хапай, с собой не заберешь, – пожав плечами, ответил Андрей, а потом поднял глаза вверх, словно указывая на небо. – Посему я не вижу ничего зазорного в том, чтобы излишками помогать праведному делу. Считай, что это жертва моя, мой церковный вклад в защиту Руси от изнурения степного и разорения.
– Церковный?
– Лучшая молитва – это молитва делом.
Иоанн Васильевич напрягся и остро взглянул на сотника. Эти слова полностью противоречили той концепции, которая была ему близка. Но возразить он не смог.
– Молитва делом… – медленно повторил он, вспоминая разговор с Марфой-Алисой. Это многое объясняло в поступках этой двоицы. Но если это правда, то имеет ли смысл во всем этом бесконечном богомолье, которому Государь предавался регулярно. Молил Господа о державе своей и ее покое да благополучии. Неужели это все пустое?
– Да, Государь. Сначала было слово, а потом – дело. Ибо слово без дела – пусто, дело же без слова несуразно.
– Если ты жертвуешь излишки, то отчего же строишь столь крепкий кремль в вотчине своей?
– Из Оки через Упу можно пройти в Шат на малых стругах. А оттуда в Иван-озеро, откуда открывается дорога на Дон. Сия крепость – что малый Свияжск на путь к Азаку – воротам Крыма. Ибо настоящие ворота Крыма не Ор-Капы, а именно Азак. Закрепившись в Азаке можно будет крепко взять крымского хана за глотку, отвадив от походов на Русь. Подвергая его земли непрерывному разорению и погрому.
Адашев, что также тут присутствовал, встрепенулся.
