Круговерть воздушного боя похожа на рукопашную. Кто, где? Свои, чужие. Все после. На рефлексах, на удаче, и только потом, если повезет, можно попытаться анализировать его ход.
Главное, отбились. Бомбовозы, скинув смертоносные подарки, медленно уползали на восток. Немцы, связанные круговоротом схватки, даже и пожелай они того, вдогон не кинулись.
"Пора", — решил летчик, заметив, как дрогнула стрелка уровня топлива. И качнул крыльями, выполнив несложный маневр.
"Считаться будем дома. Это золотое правило. Пока не сел, значит, еще не вернулся. Сколько осталось? " — не забивая голову пустяками, пошел в набор высоты. Уже на входе в облака заметил ведомого, он чудом зацепился за хвост и не отстал. «Молодца», — похвалил Паша друга. Однако, их ведущий, видно, так увлекся боем, что не собирался реагировать на отступление подопечных. "Потеряем, уйдут", — решение пришло без колебаний. Он заложил глубокий вираж и двинулся следом за группой.
Они проскочили небольшой слой облачности и летели навстречу сияющему солнцу. Бомберы, хоть и ушли спокойно, однако все равно оставались легкой добычей шакалов люфтваффе. Попадется такой на обратном курсе, а они любят пастись в свободной охоте, и вся работа насмарку. Троих запросто сбить может, пока выстроятся для защиты. Спасла удача. Заметив вдалеке горбатые силуэты, довернул и двинул следом, внимательно следя за обстановкой. Ведомый, повторив его действия, один в один шел в третьей четверти.
Пятерка «мессершмиттов» зашла по науке, от солнца. Они, словно пираньи, рухнули на беззащитный строй Пешек.
— Вперед, — махнул Павел, добавляя обороты двигателя и толкая ручку от себя. Первого он разнес на максимальной дистанции сближения. Фюзеляж вражеского истребителя стал весьма вкусной добычей. Очередь разнесла фонарь и достала двигатель. "Сто девятый" закоптил и рухнул в отвесное пике. Вошел, словно гвоздь, вбитый умелым плотником. По самую шляпку. А Паша уже выцеливал второго. Однако эффект внезапности уже себя исчерпал. «Ганс» вывернулся, встал на крыло и ускользнул. Но остальные нападающие уже открыли огонь. Однако бомберы, предупрежденные Пашиной атакой, успели встать в круг и добросовестно отбивали нападение.
"Чтоб тебе", — Паша дернул ручку, уходя от неведомо как возникшего у него на хвосте «мессера». Ас не полез в круговерть схватки, а подстраховывал в отдалении.
Маневр чуть не сорвал машину в штопор, но спас.
— Врешь, зараза, — рявкнул Павел. Машину крутануло и бросило в странную, неизвестную, фигуру высшего пилотажа. Ошалев от подобной выходки, немец потерял долю секунды и не успел среагировать, форсированный движок промчал супостата вперед. "А вот теперь танцуем", — выводя трещащий заклепками самолет из смертельного пируэта, истребитель зацепился за хвост недавнего обидчика.
"Получи…" — Павел выжал гашетку. Ненавистное изображение словно взорвалось изнутри и, вмиг потеряв свою грозную элегантность, шедевр германского авиапрома, беспорядочно кувыркаясь, полетел на встречу с землей.
Только теперь летчик вспомнил о ведомом. Покрутил головой и с удовлетворением обнаружил, что тот не отстал: "Молодец, пацан".
Оставшиеся без вожака, и растеряв превосходство, немцы дружно разошлись в стороны, уходя от схватки.
Помахав крыльями флагману тихоходов, Павел решил возвращаться. На аэродром вышли уже с сухими баками. Наверное, только привычка заставляла насосы вытягивать последние граммы горючки. Сели без подготовки. Поперек полосы, едва увильнув от взлетающей пары, но целые. "Это да, это весело", — стянул истребитель шлемофон и провел по лицу, размазывая соль и слезы.
— Товарищ капитан, — доложил он руководителю полетов, зайдя на КП. — В воздушном бою звено уничтожило три истребителя противника. Сопровождали бомбардировщики до точки расхождения, — голос его слегка подрагивал от возбуждения. И то сказать, шутка — завалить три «мессера» в одном бою. А вот глаза капитана остались холодными. Он опустил руку от пилотки и, глядя в сторону, проскрипел:
— Вам надлежит прибыть в штаб. Срочно. Машина ждет, — и отвернулся, чрезвычайно заинтересованный перепалкой между техниками, происходящей за стеклом вороньей слободки КП.
— Ого, — удивленно присвистнул Серега, узнав, что командира вызывают наверх.
— Слушай, ну точно, награду оформлять. Это ж не хухры-мухры… Поздравляю, — радовался безыскусный паренек.
А вот Паше было не до веселья. "Ох, неспроста. Этот ускользающий взгляд, еще утром доброжелательно хлопнувшего по плечу капитана, насторожил.
Однако, не чувствуя за собой особых проступков, ехал спокойно. Смутила только фигура сопровождающего. Старшина сидел рядом, угрюмо посматривая на спутника, и придерживал оттопыренный карман рукой.
Войдя в помещение штаба, обратился к дежурному. Сержант почесал в затылке, вспоминая, и, наконец, радостно сообщил: — Так особист интересовался. Лично товарищ лейтенант подошел и распорядился. Точно, точно. И машину он посылал. Во, — деревенский паренек, хоть и прослужил уже три с лишним года, а так и не избавился от простоты и незамысловатости речи. — Так что, к товарищу лейтенанту вам.
Он козырнул и принялся разглядывать вывешенный в коридоре приказ начальника штаба.
"Вот тебе, бабушка, и Юрьев день", — выдохнул Говоров.
Шагнул в кабинет и, отыскав глазами фигуру склонившегося над бумагами особиста, рявкнул о своем прибытии.
Однако тот словно и не заметил вошедшего. Дописал строчку, аккуратно положил перо на краешек чернильницы и промокнул текст матерым бронзовым пресс-папье. Павел заскучал, отвел глаза в сторону, а когда вновь сосредоточился на хозяине неласкового кабинета, тот уже внимательно смотрел на него.
Пауза разрядилась негромким стуком. Это поднятая НКВДшником с зеленого сукна папка легла на стопку таких же бордово-красных документов.
— Доложите о вашем сегодняшнем вылете, товарищ лейтенант, — медленно, явно работая под манеру Вождя, попросил хозяин.
Павел кратко доложил о сбитых самолетах. И замер, ожидая реакции.
— Вот как? — удивленно поднял брови особист. — Так вы герой? А вот у меня есть сведения, что во время совершения вылета в составе эскадрильи, вы, нарушив руководящие документы, устав РККА и Директиву Верховного Главнокомандующего, покинули свое место в боевом порядке. А следовательно, совершили дезертирство. И подлежите суду военного трибунала. По законам военного времени. Он замолчал, глядя, как меняется лицо офицера.
— Что молчишь, гнида? — внезапно сорвался на крик опер. Впрочем, крикнул не в сердцах, а, скорее, по обязанности, потому как закончил вполне мирно: — Вот рапорт твоего командира. А это «объяснительные» твоих товарищей, которых ты предал и бежал. Пока они кровь проливали… — тут «летехе» наскучило играть спектакль. Он опустился на стул, нахлобучил фуражку на реденькую шевелюру, отчего уши смешно оттопырились, и он стал походить на огородное пугало.
