О родиче только к вечеру вспомнил: пока тюки в роще прятали, пока до Глибоча доплелись - употели до крайности.
Сбрую дядьку Потап потом почти год по малостям распродавал - осторожничал. С выручкой, понятно, обжуливал, да Миколе уже наплевать на ту мелочовку было. Служил, добрые гроши завелись.
Немцы в Глибоч заглянули, должно быть, через неделю. А через две недели Микола Грабчак поступил служить в полицию. Само как-то вышло: батько сказал, что тому, кто к новой власти раньше придет, тому и веры больше. Да и записывались в полицию люди всё знакомые, рассудительные. То, что зеленоват Микола, не помешало - отец поговорил с кем надо, приписали лишку полгода.
Охранная команда шуцманов Глибоча... Хорошая служба была. Пусть утомительная, но спокойная. Ходил с трехлинейкой и белой повязкой на рукаве, десяток патронов бренчал в кармане. Порядок поддерживали, как приказано. Немцы особо не вмешивались. Магарыч и гроши от торговцев, пусть по скромному, зато каждый день. Микола сам не пил - свою долю, как дед советовал, во флягу сливал, потом мать на рынке продавала. Сослуживцы посмеивались, но не злобстовали - хозяйственность, она всегда уважаема. Дважды окруженцев подловили, по тупоумности на базар сунувшихся, норовивших вещички на харч выменять. Да и иных подозрительных типов арестовывали: время то беспокойное. В "штаб" отводили, там начальник поселковой охраны тряс сомнительный элемент. Кого отпускали, кого... Что и говорить, - время военное. Начальство Миколу Грабчака, пусть рядового и молодого, не обделяло - в штабу отцов кум сидел, приглядывал. Деньжата, сапоги, ох, и хорошие достались - определенно партийные - сносу им не было.
В ноябре украинскую полицию разогнали. "Шума" организовывался[19]. В те дни Микола и задумался - так ли уж умна немецкая власть? Понятно, Гитлер великий вождь всей Европы и кому с ним равняться, но дела-то на фронте похуже пошли. Забуксовали немцы. Им бы доверять истинным украинцам - уж кто горше от большевизма натерпелся, кто насмерть с комиссарами и жидами за самостийность бился? Так нет, контролировать придумали, на каждый шаг гавкать.
Впрочем, раздумывать было некогда - за службу всерьез взялись. Занятия, лекции, строевая подготовка, даже на стрельбище дважды водили. Стрелял Микола так себе - винтовка дурная, расхряпанная. Дали бы немецкую, тогда бы...
Нового оружия немцы не выдали, зато обмундированием одарили. Мать галифе и китель подогнала - орлом ходил молодой Грабчак. Обещали старшим наряда назначить - дело выгодное, у старшего и доля побольше. Пусть и командовал теперь немец, но на базаре полицейские сами себе командовали. Как ни крути, а старший патруля - царь и бог. Гроши в руки сами так и шли.
Одно было плохо: народ наглел. Как немцы под Москвой затоптались, так и начались брожения и саботажество. Гаражи спалили неизвестные злоумышленники, на дорогу доски с гвоздями подбрасывали. В глуши районной шайки партизан объявились. Полицию начали по тревоге поднимать. Оцепления, холод, снег, иной раз и стрельба случалась. Ездили и на "чистку" в Жаборицкое гетто. Добираться долго, да и барыша никакого - всю контрибуцию подчистую сами немцы вычищали. Нет, барахло кое-какое, конечно, в Глибоч привезли: швейную машинку, одеяла добротные, сервиз... Но из золота лишь два колечка и досталось. Да и то, одно такое дрянное, что Верке подарил, не пожалел.
Девки ясноглазому да молодому Грабчаку не отказывали. Чего ж ломаться: рослый, в форме, на лицо приятен. А если какая красуня кривляться думала, так уже умел Микола прижать крепкой рукой, втолковать, что власть уважать нужно.
Кончилась хорошая жизнь, когда в шуцбатальон[20] перевели. Отвертеться не удалось, хоть отец с кумом и дали "на лапу", все одно ехать пришлось. Казарма, строевая, немцы орущие. Облавы, облавы, снова облавы... В Старый Яр подозрительный элемент конвоировали, но в самих ликвидациях Микола не участовал - там своя команда имелась с хорошим жалованием.
Летом, казалось, война вот-вот кончится. Немцы уже где-то на Кавказе воевали, к Уралу подходили, но вновь затянулась кампания...
А к зиме партизаны вовсе озверели. Банды в лесах так и шныряли, крупные, с кавалерией, пушками...
...Снег липкий, ноги вязли, бежать трудно. От хлопцев пар валил, как от лошадей. В орешнике вновь хлопнул выстрел...
- Вот паразит. Хорошо, что криворукий, - выругался Красницкий.
Шуцманы, развернувшись короткой цепочкой, осторожно пробирались через кустарник. Следы бандитов виднелись отчетливо - цепочка тех, что пошире, забирала влево. Другие следы тянулись сплошной бороздой - шел бандит тяжело.
- Подбили мы сученка, - с удовлетворением крикнул Красницкий, заметивший розовые пятна.
Партизан пытались взять еще в селе - наводка была точной, но бандитские связные успели выскочить из хаты. На выгоне по беглецам палили как в тире, но разве из винтовки возьмешь? Был бы пулемет... Теперь вот в лес лезть, рискуя напороться...
Микола уже чувствовал себя мишенью: зеленовато-светлого хаки польская шинель, (не греет, зараза), черные брюки и кепи - на снегу вроде подпаленной вороны скачешь. Всадит партизан пулю...
Выстрел... Полицейские попадали, Грабчак тоже поспешно зарылся в ненадежную белую защиту. Брюки мигом промокли, в голенищах таял снег. Микола передергивал затвор, стрелял в подозрительные сугробы. Где гаспид[21]?
- Стой, стой, хлопцы, попусту не палите, - закричал Юрко. - Вон он, видползает!
Красницкий тщательно прицелился...
Сразу подходить к дважды раненому партизану не рискнули - сначала Юрко кинул гранату. Взрывом сшибло с высоких кустов снег. Отряхиваясь, подошли.
- Еще жив, мерзотник, - удивился Красницкий.
Валялась в снегу винтовка с открытым затвором, торчали клочья красной ваты из обильно посеченной осколками спины - партизан все еще слабо шевелил ногой, словно опору нащупывал.
- Вставай, жидок, вставай, - приказал Красницкий. - Кончим как человека.
Юрко ногой подцепил тело, поднатужился, перевернул, и принялся обтирать испачкавшийся сапог о снег.
- Шо, отбегался, злочинец? - Красницкий смотрел в лицо раненому.
Бандит размазал кровь у рта - кисть дрожала от боли - и ответил хриплым матом. Никакой, понятно, не еврей и не комиссар - по роже и словам, тутешний, небось, родом из этой Яновки и будет.
- Кончай его, Грабчак, - озираясь, приказал Красницкий, - неровен час, набегут дружки краснопузые.
Микола поднял винтовку - бандит глянул в ствол, потом поверх. На подбородке висела слюна кровавая, но лицо спокойное, пустое. Нагляделся на такие лица Микола, потому сразу на спуск нажал...
Потом волокли убитого обратно к селу. Красницкий как старший, шагал налегке, Юрко тоже разом о "простреле" в пояснице вспомнил и лишь трофейную винтовку нес.
