— Так ты что сударь. Не знал что сюда вез? –
— Ну догадывался что, что-то ценное –
— И что не разу не хотелось заглянуть? –
— Так это же не мое. Чужое в смысле –
Женщина грустно улыбнулась и достала из кисета кусок бумаги и подала его Владимиру, а сама стала вспарывать ножницами подкладку кисета.
А Глебовский развернув записку, прочитал следующие слова — «Тот кто доставит этот кисет, пусть даже и пустым по адресу: Тобольск, Нижний город, дом вдовы Евлампии Ивановны Силаковой, что возле Крестовоздвиженского храма, получит золотом столько же сколько стоят эти камни.»
А Евлампия Ивановна, тем временем достала из за подкладки кисета старинный по виду медный крестик, благоговейно поцеловала его и сказала:
— Это святыня нашего рода. Когда то, она попала к злым людям и теперь она вернулась и наш Род снова получил свою силу, но ценой ее возвращения должна была стать смерть моего сына. Ты честный человек сударь и я сделаю тебе подарок. Я поделюсь с тобой нашей родовой Тайной и Силой. Протяни ко мне свою левую руку ладонью вверх и закрой глаза –
Владимир протянул руку и почувствовал, как на ладонь ему положили что то маленькое и теплое. Теплота потекла от руки по всему телу и когда тепло достигло мозга, мир будто взорвался, пучком переплетенных протуберанцев и юнкер потерял сознание. Очнулся Владимир только у ворот Кремля. Очумело озираясь он стал ощупывать себя. Оружие и документы на месте, но был какой то провал в памяти и тут он вспомнил все. И в голове зазвучали слова Колдуньи:
— Теперь, когда тебе будет грозить опасность, время потечет вспять и ты сможешь повторить свои действия что бы спастись, но отведено тебе всего пять попыток. Такой тебе подарок, за то что помог вернуть нашему Роду его силу –
Третий месяц шли бои. Силы Красных все пребывали и опять отступление и опять прикрывать отход своих. Броневик Владимира и неполная рота из гарнизона, прикрывали эвакуацию семей повстанцев. На Иртыше поставили под погрузку пару пароходов и несколько барж с буксирами, и держаться надо было до темноты.
Только что отремонтированный броневик «Остин», был замаскирован в большом сарае и изображал пулеметное гнездо на чердаке. Пехота, окопавшаяся на окраине, отбила уже третью атаку красных и бойцы ЧОН* залегли от греха подальше и редко постреливая, ждали теперь обещанную командованием конницу и артиллерию.
Комбриг Глебовский был в бешенстве. Железнодорожные пути были разрушены и его конникам пришлось верст тридцать с гаком, тащится по бездорожью, батарея посланная из Тюмени, безнадежно где то отстала и теперь комиссар ЧОНовцев, приказывал идти в конном строю на позиции, окопавшейся среди окраинных домиков пехоты белых. В военном понимании это был полный бред, но размахивающий маузером комиссар Калтидис, коверкая слова, грозил пожаловаться лично Троцкому и что бы совсем накалить обстановку, послал своих бойцов в атаку. Комбриг Георгий Глебовский, уже собирался отдать команду, как вдруг из стоящего на отшибе сарая ударил пулемет, часть ЧОНовцев героически залегла и открыла по сараю плотный огонь, остальная масса продолжала наступление, но стена сарая упала вперед и оттуда, как откормленный цепной кобель с ленивой бодростью выполз угловатый зеленый силуэт броневика, и поводя двумя башенными пулеметами, ударили во фланг атакующим. Атака захлебнулась, а Глебовский послав комиссара средним гусарским загибом сказал, что пока не подойдет артиллерия, он на броневики своих людей не поведет. Знал бы он, что в броневике рассекал его родной племянник и что через шестнадцать лет, конфликт с комиссаром ЧОНовцев ему жестоко аукнется и опять сведет его с племяшом.
Под утро, волоча простреленную ногу, Владимир Глебовский подошел к знакомому дому возле Крестовоздвиженского храма. Открыли ему на этот раз быстро и сразу провели в дом и собаки на этот раз молчали. Споро промыв и перевязав ему рану, хозяйка сказала…
— Ну опять тебе свезло сударь. Тут принесли раненого Алешку, племянника моей скотницы, так она сама померла от тифа в Тюмени два года назад, а племянничек ее два часа назад преставился. Документы от него остались справные, так что теперь ты есть крестьянский сын Алексей Ежиков, доброволец Тюменского отряда ЧОН, из которого один ты и выжил.
Закончилась Гражданская война. Бывшего ЧОНовца, раненого белобандитами с радостью взяли на завод в Новосибирске, приняли в комсомол и послали по комсомольской же путевке учиться на РАБФАК, где он остался преподавать. Очень повезло бывшем портупей-юнкеру с внешностью, отнюдь не дворянской. Через поколение, в их роду появлялись мужчины с грубыми лицами центурионов и по плебейски крупными кистями рук и у новоиспеченного комсомольца, был именно этот вариант игры генов. Старший преподаватель Ежиков, пользовался у рабфаковцев заслуженным уважением и в первую очередь за здоровый рабоче-крестьянский юмор. Алексей, знакомый благодаря классическому образованию с греческой мифологией, римской историей и жизнью известных персон того времени, строил на этой базе анекдоты или истории из жизни, раскрашивал их для наиболее одаренных слушателей фронтовым матерком, без которого они просто не могли понять фабулы, и к месту и вовремя выдавал их преподавателям и студентам. Надо сказать, что истории из жизни древних эллинов и римских патрициев, не всегда адекватно действовали на неокрепшие умы. Комсорг потока, услышав историю про кентавров, глубоко задумался на несколько часов а потом воскликнул прямо в аудитории:
— «Это в какую же жопу, надо барать лошадь, что бы получился кентавр?!»
Надо ли говорить, что на всю оставшуюся жизнь, к несчастному функционеру прилипли сразу две клички — «Кентавр» и увы «Лошадиная жопа». Ну а истории про жительниц острова Лесбос, вызвали более чем бурный интерес у женской части коллектива, и не без пользы для Ежикова. О женщины, кто вас поймет… В рабфаковские дни был еще один забавный случай, перед студентами выступал драматург Bсеволод Иванов, рассказывая о своей пьесе «Бронепоезд 14–69», и Алексей с изумлением узнал родной БЕПО «Орлик» и тот самый эпизод с самовзрывом партизан. Каких только совпадений не бывает в жизни.
В 1930 году Алексея Ежикова перевели на ХПЗ им. Коминтерна, где он целиком посвятил себя танкам. В 1937 году Алексея, как специалиста по проектированию, монтажу и установке вооружения, временно командировали на завод N48 где в группе, под руководством Н.Ф. Цыганова, он участвовал в разработке танка с улучшенной броневой защитой на базе БТ-7*. Изготовленная в конце года машина, получила название БТ-СВ-2 (СВ — «Сталин» — «Ворошилов»)*, но в серию танк не пошел, а в связи с арестом в начале 1938 года Н.Ф. Цыганова, все работы по этой машине были прекращены. Арест руководителя группы, как не странно сыграл положительную роль в карьере Ежикова. Следствие отметило, что Алексей неоднократно конфликтовал с Цыгановым по поводу ряда конструктивных моментов новой машины, а так как работа группы была признана чуть ли не вредительской, единственным незапятнанным оказался честный комсомолец Ежиков, хотя он ни на кого не стучал. После возвращения на завод N183 (бывший ХПЗ) он возглавил сектор, а потом и отдел в КБ артиллерийских танков. Был постепенный, но уверенный карьерный рост (знание иностранных языков, которыми кадет-барчук-пролетарий «обучился» на рабфаке весьма в этом помогали). Парторг на всех мероприятиях, именно на его примере хвалил мудрость комсомольского руководства, которое знало кого посылать на рабфак, а кого на партучебу.
