— Ну...
— Так да или нет?
— Да, ваше высочество. Но...
— Тогда я ничего не понимаю, господа. — Дон Альфонсо скривил озадаченную гримасу. — Какие у вас могут быть претензии к дону Фелипе? Он вел себя как истинный кабальеро, в чью обязанность вменяется всячески угождать даме.
Диего громко застонал, сообразив наконец, что ни о каком правосудии речи быть не может. Королевская Фемида повернулась к нему спиной, а его семья стала объектом насмешек со стороны первого принца Кастилии.
— Но ведь он соблазнил ее! — воскликнул младший де Сан-Хуан, еще не понявший, что к чему. — Он обесчестил нашу сестру, наивную, неопытную, доверчивую...
— Ладно, — как от назойливой мухи, отмахнулся от него дон Альфонсо. — Я сам займусь этим соблазнителем, — он кивнул в сторону Филиппа. — А вы ступайте разбирайтесь с сестрой. Боюсь, ее ожидают весьма неприятные минуты.
— Но...
— Никаких «но»! Прошу освободить замок, господа. Я уже сказал вам, что сам разберусь с доном Фелипе. Вы чем-то недовольны?
Разумеется, братья были недовольны. Тем не менее возражать сыну своего короля они не осмеливались и лишь бросали на Филиппа злобные взгляды.
Когда они, подталкиваемые пиками хохочущих стражников, убрались восвояси, и ворота замка за ними захлопнулись, дон Альфонсо, весело посмеиваясь, подошел к Филиппу.
— Рад познакомиться с вами, дон Фелипе, — сказал он.
Филипп сдержанно поклонился:
— Я весь к вашим услугам, дон Альфонсо.
К ним приблизился падре Антонио. Лицо его выражало глубокое облегчение.
— Да благословит Бог ваше высочество, — сказал он. — Если бы не вы, эти дикари затеяли бы бойню. Само Провидение привело вас в наш дом.
— Ну, если вы считаете моего отца Провидением, то так оно и есть, — улыбнулся дон Альфонсо. — И между прочим. Как раз перед тем, как начался весь этот сыр-бор, нас пригласили к столу. Надеюсь, ужин еще не остыл.
Ужин прошел почти без разговоров. Лишь после того, как подали десерт, дон Альфонсо, потягивая небольшими глотками вино, хитровато прищурился и обратился к Филиппу:
— А вы весело проводите время, как я погляжу. И часто вы попадаете в такие истории?
— Да нет, — смущенно ответил Филипп. — Это впервые.
— И, небось, только потому, что остолопы, вроде братьев де Сан-Хуан, большая редкость в этих Богом забытых краях. Если я не ошибаюсь, скоро исполнится год, как вы перебрались сюда из Сантандера. Вам здесь еще не наскучило?
Филипп нахмурился и промолчал.
Тогда дон Альфонсо попытался подступиться к нему с другой стороны:
— И вообще, я не могу понять, как вам удается управлять графством из этой глуши.
— И все-таки удается, — немного оживился Филипп. — Притом весьма успешно. Сейчас дела в Кантабрии обстоят как никогда хорошо. Можете сами убедиться. — Он повернулся к падре, который молча слушал их разговор: — Дон Антонио, каков был общий доход графства за прошлый год? Хотя бы приблизительно. И в галльских скудо, пожалуйста.
— Тридцать три тысячи восемьсот пятьдесят один скудо и девять сольдо, — тот же час ответил преподобный отец. — Вчера я просматривал отчеты, поэтому помню точную цифру.
На лице дона Альфонсо появилось выражение искреннего удивления.
— Тридцать три тысячи скудо? Не может быть! Мои личные владения, а они почти вдвое больше Кантабрии, даже в лучшие годы не приносили столько прибыли.
— Тем не менее, таков мой доход за минувший год, — с самодовольной улыбкой констатировал Филипп и вновь обратился к падре: — Какая часть этой суммы была истрачена на содержание замков, войска, чиновников и слуг, снаряжение кораблей, расширение хозяйства — ну, и на все прочее?
— Ни единого динара, монсеньор.
— Как же так?
— Вы забыли, что еще с позапрошлого года в вашей казне оставалось не востребованными свыше пятнадцати тысяч скудо. Из них семь я ссудил под проценты евреям Шимону из Мадрида и Ицхаку из Билибао, а оставшиеся восемь тысяч пошли на уплату налога в королевскую казну и на текущие расходы. Две недели назад был получен первый взнос от упомянутых мной ростовщиков. Вот на эти деньги мы сейчас и живем.
— Таким образом, — произнес Филипп, с улыбкой глядя на озадаченного дона Альфонсо, — в данный момент активное сальдо моей казны превышает тридцать тысяч скудо — целая гора золота, которая просто лежит в моих сундуках... Э, нет, преподобный отец качает головой. Видимо, нашел еще несколько евреев, чтобы дать им ссуду под грабительские проценты... Нет?.. Ах, да, вспомнил — индийские пряности. По подсчетам дона Антонио, в течение следующих двух лет эти вложения принесут полтораста тысяч чистой прибыли. Правда, это довольно рискованное предприятие, зато очень выгодное. Так что риск оправдан... Гм, я сказал что-то смешное, дон Альфонсо?
Кастильский принц действительно украдкой ухмылялся, и это не ускользнуло от внимания Филиппа.
— Прошу прощения, — немного смущенно ответил дон Альфонсо. — Я просто подумал, что вы чертовски ловко перевели разговор со своей персоны на хозяйственные дела. Знаете, дон Фелипе... Да, кстати. Мне кажется, что мы чересчур официальны. Девять лет — не такая большая разница в возрасте, чтобы помешать нам называть друг друга кузенами.
Филипп улыбнулся ему в ответ:
— Полностью согласен с вами, кузен. В конце концов, мы троюродные братья.
— Значит, договорились, — удовлетворенно произнес дон Альфонсо. — Так вот, дорогой мой кузен Аквитанский, я просил бы вас не притворяться, будто вы не догадываетесь о цели моего визита. За минувший год мой отец трижды писал вам, приглашая в Толедо, но всякий раз вы под благовидным предлогом откладывали свой приезд. Наконец его терпение иссякло, и он поручил мне во что бы то ни стало вытащить вас из этой дыры и привезти с собой. Между прочим, преподобный Антонио тоже считает, что вам пора переменить обстановку.
Филипп нахмурился.
— Право, кузен, я очень тронут такой заботой обо мне, но...
— Никаких возражений я не принимаю, — категорически заявил дон Альфонсо. — Я не позволю вам быть преступником.
— Преступником? — удивленно переспросил Филипп.
— Да, да! В ваши-то годы, при вашем-то положении, с вашим-то богатством прозябать здесь, в глуши, ублажая неотесанных провинциальных дам и девиц, это и есть самое настоящее преступление! Вы не приняли предложение короля Робера поселиться в Тулузе, где ваше место как первого принца Галлии; что ж, я понимаю, у вас были для этого веские основания — вы не хотели ставить своего дядю в неловкое положение, ухудшая его отношения с вашим отцом. Но у вас нет причин отказываться от переезда в Толедо — ведь вы еще и граф Кантабрийский, гранд Кастилии, то есть вы обязаны наравне с другими вельможами принимать участие в управлении всем нашим государством... Короче говоря, — подвел итог кастильский принц, — отец велел мне без вас не возвращаться. И я исполню его волю, хотите вы того или нет. Уж поверьте, я умею убеждать.
Дон Альфонсо действительно умел убеждать, и спустя неделю после этого разговора шестнадцатилетний Филипп Аквитанский, граф Кантабрии и Андорры, младший сын герцога и внук галльского короля, отправился вместе со своим кастильским кузеном на юг, в Толедо — столицу объединенного королевства Кастилии и Леона.
Юноша, которому впоследствии было суждено золотыми буквами вписать свое имя на скрижалях истории, перевернул следующую страницу своей бурной биографии.
Хотя Филипп родился в богатой и знатной семье, даже слышком богатой и знатной, его детство не было безоблачным, и с малых лет ему пришлось испить горькую чашу несправедливости.
Он был единственным ребенком герцога от второго брака с Изабеллой Галльской, дочерью короля Робера II; единственным его ребенком, рожденным в любви. Однако появление на свет третьего сына не принесло радости в дом герцога — но только скорбь и печаль. Герцогиня была еще слишком юна для материнства, так что известие о ее беременности отнюдь не привело герцога в восторг, а главный придворный медик семьи Аквитанских с самого начала был полон дурных предчувствий. И предчувствия эти, как оказалось впоследствии, полностью оправдались.
Изабелла все же выносила дитя весь положенный срок и в надлежащее время разрешилась младенцем мужска пола — но это было все, на что ее хватило. При тяжелых и мучительных родах она скончалась и лишь каким-то невероятным чудом не забрала с собой в могилу ребенка. Новорожденного второпях окрестили, ибо боялись, что он не жилец на этом свете, и без ведома герцога нарекли в честь отца — Филиппом. Вопреки всем опасениям, ребенок выжил и рос, хоть и хрупким с виду, но к удивлению здоровым и крепким мальчуганом.
Случилось так, что с первых же дней жизни Филипп приобрел могущественного врага в лице собственного отца. Герцог так сильно любил свою вторую жену, так скорбел по ней, что люто возненавидел Филиппа, считая его виновником смерти Изабеллы. На первых порах он даже отказывался признавать своего младшего сына и приходил в дикую ярость при малейшем упоминании о нем. Вот так, в день своего рождения Филипп потерял не только мать, но и отца.
