даже могли их не заметить, но когда мы понуро плелись мимо, уже почти признав, что приключение не получилось, с окна палаты седьмого корпуса упало закрывающее свет одеяло, и кто-то из парней взялся торопливо прилаживать его обратно.
— Давайте смотреть по очереди, — шепотом предложил Марчуков, когда мы подкрались к окну и устроились под ним на корточках. — Чур я первый!
Он полез на приступочку, а мы с Мамоновым остались сидеть на корточках. Слышно все и отсюда было хорошо — стены тонкие, форточка открыта, а одеяло — крайне сомнительная звукоизоляция.
— Кружки подставляй!
— А если Климовна зайдет?
— Скажем, что чай пьем! Вот смотри на цвет? Кто скажет, что это не чай, пусть первым бросит в меня подушкой! Эй-эй, я ценный ресурс, у меня бутылка!
— Трепло…
— Еленочка, а тебе лучше не пить, у тебя тяжелый день завтра.
— Ой, не напоминай… А может можно этого лося куда-нибудь в другое место деть?
— Не лося, а Сохатого, понимать надо. Да ты не боись, он только с виду страшный. Ты его колбасой дрессируй.
— Ой, опять ты шутишь… Слушайте, ну нечестно же присылать взрослого в детский лагерь, а? А он и правда хулиган?
— Да никакой он не хулиган, просто у него лицо такое.
— Ага, но колбасу любит, страсть.
Все громко заржали. Потом раздался звон кружек. И все ненадолго замолчали.
— Твоя очередь, — Марчуков спустился и пихнул меня в бок локтем. Я тихонько забрался на приступочку и приник глазом к щели между рамой и одеялом. Ничего необычного не увидел. Вожатые раздвинули кровати, освободив немного свободного места. Вместо стола использовали несколько тумбочек. На тарелках — какая-то закуска, было не видно, что именно. И кружки. Бутылок на виду нет. Конспирация!
— Боюсь ужасно…
— А тебе-то чего бояться? Ты третий год вожатствуешь!
— И каждый раз все равно как первый. Каждый раз боюсь.
— Думаешь, в этот раз пионеры тебя точно зажарят на костре и сожрут?
— Ой, ну ты скажешь…
— Да я серьезно вообще-то! Мне раз сон приснился, как я приехал в лагерь, захожу в отряд, а там стол, на столе блюдо, полное всяких дефицитных деликатесов… А в центре место пустое. И вокруг сидят дети в галстуках. В руках вилки. И смотрят так кровожадно. И кивают на пустое место на блюде. Давай, мол, ложись, жрать уже хотим.
Все засмеялись.
— Да тихо вы! Давайте кружки!
Мы топтались в стороне от ворот, ожидая прибытия автобусов. Уже вот-вот должны были подъехать, радио «Маяк» как раз пропиликало через матюгальник свое полуденное «Не слышны в саду даже шорохи». Во всяком случае, у меня эти позывные именно с этой песней ассоциировались всегда.
Я вздохнул и подумал, что уже с минуты на минуту опять начнется пионерская муштра, речёвки и хождения строем. За первую смену я к этому, конечно же, привык. Но все равно продолжал иногда ловить ощущение, что я шпион и вообще обманщик. И галстук с первого раза завязать не смог даже.
— Ага, едут! Едут! — заорал Марчуков и начал подскакивать на месте от нетерпения.
— Олежа, ты же тут из-за брательника остался, а сам он где? — спросил я.
— Приедет сегодня, его надо было к врачу сводить, вот родители его и забирали, — ответил Марчуков.
— А какой сегодня день недели, кстати? — я наморщил лоб. — А то я запутался что-то.
— Четверг вроде, — Мамонов пожал плечами. — А какая разница?
— Да никакой… Так, просто…
Двери автобусов с шипением открылись, и поляна перед воротами моментально заполнилась детьми разного роста и возраста. Сразу стало шумно и тесно. И лица, как у меня всегда бывает в таких случаях, слились в цветной калейдоскоп без возможности выделить какое-то одно.
Я выцепил взглядом группу самых высоких детей, наверняка это наши и есть. Они сбились в кружок вокруг Елены Евгеньевны. Картина была та же самая, что и у нас. Девчонки смотрелись уже практически взрослыми тетями, у всех уже были на месте все полагающиеся женщинам выпуклости. Ну, кроме тех, у кого их и через несколько лет не появится. А вот парни делились на два типа — высокие и тоже почти взрослые на вид и пацаны обычные, практически дети еще. Ну, такой уж возраст — четырнадцать лет. Переходный во всех смыслах.
— А где Бодя? — Марчуков вытянул шею.
— Вон тот, в синем костюме «Динамо», — кивнул Мамонов. — Ничего себе, он жирный стал!
— Ладно, потопали к нашим уже, — Марчуков направился к кучке вновь прибывших пионеров.
— …сейчас мы с вами пойдем в наш отряд, разместимся, познакомимся, а потом пойдем обедать, — излагала план действий Елена Евгеньевна. — А где Артур Георгиевич?
— У него что-то случилось, но он обещал до обеда приехать своим ходом, — объяснила рослая рыжая девушка, лицо которой было покрыто россыпью веснушек от лба до подбородка. — Сказал, чтобы мы вели себя хорошо и вас не обижали, Елена Евгеньевна.
— Ну что ж, тогда пойдемте в отряд без него, — вожатая махнула всем рукой, указывая направление, и наш новый отряд нестройной колонной потянулся вглубь лагеря. Только теперь мы были не вторым отрядом, как в прошлую смену, а первым. Спортсменов почему-то лишили статуса отряда. Может быть, потому что они в середине смены уезжают, а может Надежда Юрьевна поссорилась с их заносчивым тренером. Я пару раз видел, как они на повышенных оборотах разговаривают.
— Бодя — это вот этот? — спросил я, ткнул пальцем в самую жирную спину. Парень был не очень высоким, но в ширину явно удался. На коротко стриженом затылке — белая кепочка, вроде тех, которые любят носить на курорте.
— Ага, он, — кивнул Мамонов.
— Нам что-то надо про него знать важное? — спросил я.
— Ну… — Мамонов задумался. — Это сложно объяснить. Он такой… скользкий тип очень. Ты его, главное, не называй в лицо Бодя. Так-то он Борис.
— Ну вы чего плететесь-то? — возмутился Марчуков. — Там без нас все хорошие места займут!
— А почему Сохатый? — спросил я. — Прозвище?
— Фамилия такая, — Мамонов хохотнул.
Мне
