заулыбалась.
— Босс, — он подмигнул мне, — поднимай свой начальственный зад, пойдем, принесем остальное.
Я был совсем не против. Машина Влада стояла за забором. Не впритык к калитке, чуть дальше. Обычная шестерка — шаха. Остальным провиантом оказались большой, килограммов на пять, целофановый пакет с развесными макаронами, три кирпичика серого хлеба и коробка тушенки.
Последнюю пришлось нести мне. От коробки шел запах, удивительной знакомый, технический. Сгрузив ее на пол у порога, я не сдержался и открыл крышку. Так и знал! Я не сдержал улыбки. Банки были щедро обмазаны солидолом и проложены газетами. Такое я не встречал уже давно.
Воланчик важно пояснил:
— Чтобы ржа не поела. Надежное средство. Только счищать зае…
Он осекся, глянул на Вику, невинно улыбнулся и переобулся на ходу:
— Очень сложно счищать, короче.
Вика снова прыснула. Я покачал головой и, пока она не видела постучал себя согнутым пальцем по лбу. Воланчик сделал вид, что не заметил. Его такой ерундой было не пронять.
— Там еще гречки чутка, — принялся перечислять он, — зеленый горошек и банка компота из ананасов.
Воланчик шумно сглотнул и похвалился:
— Сам есть не стал, привез вам. Девушкам оно нужнее.
Викины глаза зажглись восторгом. На Воланчика она смотрела, как на божество. А я пытался вспомнить, когда сам впервые попробовал ананасовый компот. По всему выходило, что как раз в начале девяностых.
Воланчик ненадолго замолк, пошкрябал в затылке и сказал, на этот раз неуверенно:
— Мне там в нагрузку еще две какие-то здоровенные банки сунули, но я такого не знаю. Не понравится, спустите в нужник.
Во мне затеплилась надежда. В здоровенных жестяных банках иногда привозили маслины. А я их нежно любил.
— Прямоугольные? — спросил я. — С картинками?
Воланчик вытаращился на меня с обожанием.
— Ты как угадал?
Я гордо подбоченился, распрямил плечи. Выдал с притворной важностью:
— Как-как! Шаман я или нет? Мне положено.
Вика задорно рассмеялась. Мы держались недолго и скоро присоединились к ней. Атмосфера сразу стала теплой, доверительной, дружеской.
— А что там? — спросила девчонка, отсмеявшись.
— Маслины, — ответил. — Или оливки.
— Во-во! — Подтвердил Воланчик. — Они. Гадость, говорят, жуткая.
— Сам ты гадость.
Я хотел продолжить, но вспомнил, как сам пробовал маслины в первый раз. Как кривился, как плевался. А потому усмехнулся и спросил:
— Где там твоя гадость? В багажнике?
— Ага, — Воланчик важно кивнул.
Я протянул руку.
— Давай ключи, я принесу.
* * *
Кроме маслин в багажнике обнаружились подтаявшие пельмени в прямоугольных коробках — «Останкинские». Три пачки. Что-что, а их я помнил прекрасно. Не стал спрашивать у Влада разрешение, просто прихватил с собой.
Воланчик, заметив в моих руках пачки, впервые за это время по-настоящему расстроился.
— Бли-и-и-ин, — протянул он сокрушенно, я совсем про них забыл. — растаяли небось?
— Раастаяли. — Подтвердил я.
Потом старательно потряс пачку. Пельмени очень скоро слиплись, превратились в ком.
— Ты чё творишь-то? — Воланчика едва удар не хватил. — Как теперь это варить?
Я подтряхнул пачку еще и сказал загадочно:
— Никак, мы это варить не будем. Вот посмотрите, я вас таким блюдом из них угощу! Пальчики оближете.
Мне явно не поверили. Пельмени проводили в морозильник таким взглядом, словно я их прямо сейчас выкинул в помойное ведро.
— Изверг, — заключил Воланчик. — Такой продукт испортил. Чистый мед!
Я закрыл дверку холодильника. Сказал:
— Ты еще увидишь, как я был прав.
Мог бы и не говорить. Мне все равно никто не поверил.
* * *
Ананасы оставили до торжественного случая. Когда он наступит, вопросом никто не задавался. Просто, наступит и все. В ожидании подходящего момента банка отправилась на подоконник.
Я откупорил маслины. Нашел возле раковины блюдечко, наловил в него десяток крупных, с перепелиное яйцо, ягодок поставил на стол. Воланчик тут же сунул туда свой любопытный нос, принюхался, скорчил мину и пробовать отказался.
Вика деликатно взяла одну, откусила, немного помусолила, покосилась на меня, потом сделала над собой усилие — прожевала и проглотила.
— Очень вкусно, — сказала она, откладывая оставшуюся часть на стол.
Сразу потянулась за чаем и жадно запила. Воланчик довольно хрюкнул. Я подвинул блюдце к себе, сказал:
— И хрен с вами, мне больше достанется.
* * *
На меня смотрели как на камикадзе. Каждую маслину провожали взглядами. На пятой по счету я не выдержал:
— И чего вы уставились? Мне вкусно, я их люблю.
Воланчик картинно передернулся, похлопал себя по карману:
— От этой твоей гадости, — сказал он, — мне даже курить захотелось.
На свет появилась пачка мягкой явы. Я жутко обрадовался. Тыщу лет уже не курил! Дернул рукой в его сторону, но Воланчик на корню загубил мой порыв.
— Тебе не предлагаю, — сказал он, — ты куришь только когда пьяный. В остальное время ни-ни!
Он сделал подтверждающий жест рукой.
— Что, правда? — Оживилась Вика.
— Кремень, — подтвердил Воланчик. — А сегодня он трезвый. Вот вчера…
Это прозвучало так многозначительно, что я стушевался, а, чтобы никто не заметил, пообещал:
— Я исправлюсь!
— Бросишь пить? — Вика восхитилась еще больше.
— Нет, — буркнул я, — начну курить трезвый.
Воланчик небрежно отмахнулся.
— Брешет. Хотя… Трезвый он тоже иногда курит. Но! — Палец его многозначительно указал на потолок, словно трезвым я курю только там. Ан нет. Парень договорил: — Только за рулем. Если приходится ехать на большие расстояния. Это чтобы не уснуть.
Вика понимающе кивнула. А я понял, что сигарет мне точно не видать.
— Будешь? — Воланчик протянул пачку ей.
Девчонка помотала головой.
— Я не курю. — Сделала паузу и добавила, на всякий случай: — И не пью.
— Это правильно, — согласился Воланчик. — Умница. А я, отравлюсь!
Он подошел к окну, щелкнул шпингалетом, открыл створку, улегся животом на подоконник, за тянулся, сделала лукавое лицо и выпустил дымовое колечко.
Наверное он ждал от девчонки восхищенных вздохов, но она не обращала на него никакого внимания. Смотрела на меня. Пристально серьезно. Потом неожиданно спросила, указав на мое плечо:
— Сереж, а что это у тебя?
Что это у меня? Я покосился на Серегино плечо. Да кто ж его знает? Какое-то нарушение
