– Ну, как дела? – спрашиваю его,
– Немец не шуршит?
– Нет товарищ лейтенант, все тихо!
– Почему не расчистили за поворотом траншею? Неужель трудно снег убрать?
– Это участок соседнего отделения. Вот мой, где вы стоите чистый.
– У нас в деревне, товарищ лейтенант, сосед мой пьяница был, лодырь и бездельник. Тоже вот так к калитке не пролезешь.
– Вот посмотрите, рядом свою берлогу отрыл их Черешков. Печки внутри нет, ноги торчат наружу, идешь иногда, переступать приходится через них.
– Стыд и срамота! Я обратил внимание, что солдат, с которым я говорил, стоял на подстилке из лапника. Снег по бокам траншей был обметён, и проход от снега был очищен. Здесь на передовой были разные люди, они по разному о себе заботились, по разному в относились к службе. Здесь на передовой солдаты постигли все прелести и горести окопной жизни. Одни и здесь в окопах боролись за свою жизнь, а другие к ней были %%% безразличны.
– 41 – У меня сейчас будет смена. Зайдите к нам в каморку [домушку], товарищ лейтенант. Посмотрите как мы живем. Посидите, покурите, погрейтесь. Мы всю ночь топили. У нас там сухо и тепло. Солдат помолчал, а потом добавил;
– Я вас табачком самосадом угощу. Вы такого ещё не пробовали.
– Ну что ж! – ответил я, – Иди буди своего напарника!
– Так и быть, зайду к тебе! Солдату нельзя [в просьбе] отказать, когда он доверительно приглашает. Нужно пойти, посидеть, покурить, [видно душа его этого] может сказать что хочет. В подбрустверном укрытии у солдата было уютно и тепло. Земля на стенах просохла, ни сырости, ни плесни. Я сел на ворох лапника покрытый сверху куском палаточной ткани, вход наружу солдат старательно завесил. Внутри загорелся огарок свечи, в боковой печурке ещё тлели красные угли.
– Это я для вас зажёг! Мы сами без него управляемся. Только в особых случаях зажигаем, – и показал на огарок свечи. Солдат протянул мне кисет, и я закурил [самосада]. Табак был действительно хорош. Я сидел, молчал и курил. Солдат с разговором не касался. Он понимал [и видел], что я о чем-то задумался и не хотел пустыми словами сбивать меня с мысли. А я сидел, курил и думал о двух предметах: 0 солдатской жизни и о солдатской еде. Кормили нас в дивизии исключительно "хлебосольно"! [как принято в таких случая говорить официально!] Мучная подсоленная водица и мерзлый как камень черный хлеб, его когда рубишь, не берет даже саперная лопата, не будешь же его пилить двуручной пилой, – поломаешь все зубья! Суточная солдатская норма в траншею не доходила. Она как дым, как утренний туман таяла и исчезала на КП и в тылах полка. А полковые, нужно отдать им должное, знали толк в еде! Одни здесь брали открыто, и ели, сколько принимала их душа. Им никто не перечил. %%% Другие помельче не лезли на глаза, они брали скромно, но ели сытно и жевали старательно. Но были и другие, почти рядовые, которые продукты получали со складов, отчитывались за них, варили их и ими комбинировали. Они в обиде на жизнь и на харчи также не были. " Горячая пища солдату, нужна!" – утверждали они и доливали в солдатский котел [вместо продуктов подсоленной] побольше воды. "Пусть солдаты просят добавки! Начальство велело!" А то по дороге, мобыть, расплескаете! У нас в этом отказу нету!
– 42 -
– Что-то она у тебя сегодня жидковата! – нерешительно скажет старшина.
– Не важно, что она с жижей! Это на [мясном] бульоне! Важно, что она горячая и её много!
– Где ж много?
– В котле много!
– А тебе как положено полсотни черпаков на роту, получай и отходи! Мысли бегут быстро, это когда рассказываешь кажется, что долго! С того самого дня, когда мы вошли в состав стрелкового полка, солдаты сразу почувствовали голод. Не раз вспомнишь свой московский 297-ой батальон. Вот где кормили досыта! Мы о еде там и не думали! Солдаты ходили хмурыми, ворчали при раздаче пищи, но полковому начальству на это было наплевать. [при случае ничего не говорили] А что говорить? Ничего не изменишь! У солдат была теперь одна дорога к правде, через собственную смерть и через войну! Тоска о еде точила солдатскую душу. С командира роты тоже не спросишь. Солдаты видели, что на меня постоянно рычали. И уж, если ротный ничего не может сделать, что соваться в это дело солдатам. Любой разговор по телефону со мной начинался [с раздражения, с недовольства] с матерщины и с крика. Орали в глаза, когда вызывали к себе. %%%%варивал по поводу всего, не выбирая выражений. Солдаты знали и видели, как меня %%%%% ехидно высмеивали и старались поддеть. При малейшем с моей стороны возражении, мне тут же грозили. К чему все это делалось, я тогда не понимал [не готовилось чего?]. Я об этом [несколько раз спрашивал] как-то раз спросил комбата, но он упорно молчал.
– Мне тоже каждый день делают втыки! У них наверно стиль такой! – %%%% От сытых и довольных своей жизнью полковых начальников и до вшивых и мордастых тыловиков, все кормились за счет солдат окопников, да ещё покрикивали и делали недовольный вид [выражение лица]. Там в глубоком тылу народ призывали, что нужно отдать все для фронта. А здесь, на фронте, полковые %%%%%% считали защитниками Родины только себя.
– Зачем набивать желудки солдатам?
– Ранит в живот, сразу заражение крови пойдет [от присутствия пищи].
– Траншею загадят так, подлецы, что потом не продохнуть! Солдату нужно иметь промытые мозги и пустой желудок [кишечник]! Русского солдата сколько не корми, он все на начальство волком смотрит!
Меня как – то вызвали в штаб полка. Ожидая приёма, когда освободится начальство, а нас при этом обычно держали на ветру, я наткнулся на подвыпившего капитана. Не знаю, кем он был при штабе, но он посадил меня рядом с собой на бревно, дал папироску и сказал мне:
– Вот послушай! Одни жили-были, живут и ночуют в избах, и считают себя фронтовиками.
– 43 -
– А вас посадили в сугробы и на вас нет смысла переводить сало и прочие съестные запасы. Другое дело основной состав полка.
– Ну лейтенант давай разберемся!
– Кто по-твоему держит фронт? А кто просто так торчит там в окопах?
– Кто в постоянных заботах? А кто все делает из-под палки?
– Да, да! Кто отвечает за фронт?
– Линию Фронта держим мы полковые. И нашими заботами вы сидите спокойно на передке в своей траншее.
– Не было бы нас, вы давно бы все разбежались! Верно я говорю?
– Что верно, то верно! – [поддакнул] сказал я ему, думая что ещё он скажет.
– Без полковников армии не существует!
– В полку фронтовики – это отец наш родной, его заместители и штабные как я. В полку мы не одни. Тут снабженцы и кладовщики, начфины, евреи парикмахеры, медики, повара, и сотня повозочных. При штабе портные, сапожники и шорники, саперы, телефонисты и санитарочки в санроте, сам понимаешь! Все они фронтовики и защитники Родины. Это основной и постоянный состав полка, а вы, как это вам сказать, временные людишки, переменный состав, всего на две, на три недели.
