– Тогда у станции будет новый начальник. – Елизаров начал расстёгивать кобуру, глядя на рухнувшего на колени человека в чёрной форме. – Что, не надо? Мать твою, я же не шучу! Или русский язык забыл? Цепляйте паровоз и уматывайте хоть в ж… Жабинку! – Елизаров, дождавшись, когда железнодорожник побежит выполнять приказание, пояснил следователю: – Ну не к мосту же через Буг гнать! Оставить здесь нельзя. Если по дури потеряем вокзал, с нас спросят.
– Вы всё правильно делаете, капитан, – как-то нервно произнёс Левин.
Они угадали с этим решением. Танкисты дивизии Губанова и уцелевшая артиллерия Азаренко, отходившие от Бреста в вечерних сумерках, сумели запастись снарядами, обнаружив одиноко стоящий эшелон на разъезде, недалеко от Жабинки.
Бригада, увидев немецкие самолёты, от греха подальше отцепила паровоз от опасного груза и рванула дальше на восток. А лётчики люфтваффе не стали атаковать цель, не видя там активности.
Левина внезапно пробила дрожь. Тело покрылось мурашками, он вдруг осознал, насколько здесь опасно:
– Тут что, всё заминировано?
– Хрен его знает. Сапёры вызваны из крепости. Как рассветёт, начнём осмотр. А так искать бесполезно. Будь бомба в десяти шагах, в темноте мы её не заметим.
Мысли в голове Левина путались. Взгляд постоянно застревал на объятых огнём остатках цистерны. Где ждать следующий взрыв? Он машинально облизал сухие губы. Умереть нельзя. Это нелепо, глупо и преступно для дела, которому он служит. У него же бесценный, колоссальный опыт борьбы с контрреволюцией! Незакончены сотни дел. Подумать только, если с ним что-то случится, как обрадуются враги! Какая страшная брешь образуется в рядах борцов с ними!
– Знаешь, у меня в городе дел – выше крыши, – переходя на «ты», по-дружески и как-то миролюбиво сказал Левин. – Я туда поеду. У нас там такое творится! Будь молодцом и разбирайся сам. Но по телефону докладывай каждый час.
Да всё верно! Его место не здесь, а в управлении. Зачем ему нужен этот вокзал? Смотреть на истеричных баб и вопящих детей? Пусть наводит порядок милиция.
«А если бомба диверсантов рванёт внутри?» Раздражение усилилось. Теперь каждая минута, секунда, проведённая на этом месте, казались бессмысленной тратой времени.
Так, до вокзала надо дойти по путям, не приближаясь к вагонам. В здание не заходить, а, добираясь до машины, обойти по кругу…
К ним спешил, почти бежал какой-то человек, и не один, а с возвращавшимся начальником станции.
– Ты-то что здесь делаешь? – удивился Левин, видя знакомого старшего лейтенанта из их управления.
Тот всё больше занимался закордонной разведкой, первым опрашивая нарушителей границы. Неудивительно, что с капитаном Елизаровым он поздоровался за руку.
Рукусь что-то прошептал начальнику следственной части на ухо, и Левин окончательно растерялся. Почему его никто не предупредил? У него же сотни незаконченных дел, идёт сбор доказательств! Но, значит, слухи о провокации – правда? А если на самом деле война? Надо ещё успеть спасти семью, на какие зверства способны немцы, он представлял.
– Товарищ Елизаров, прошу срочно отправить наш эшелон. – Он повернулся к железнодорожнику и неожиданно для себя дал петуха: – А ты, если не сделаешь, меня ещё узнаешь! Понял, козёл?!
Вот так, и пусть чуть сорвался голос. Все же видели, как он руководил и как помог. А теперь быстро и по делам шуруем отсюда.
После ухода начальства старший лейтенант госбезопасности бросился к вагону, но Михаил его остановил:
– Целы твои ящики, целы! Но мне ещё надо разгрузить вокзал. Увезти людей.
– Ты же слышал приказ!
– На, смотри! Не хотел козырять. – Михаил показал ему бумагу, что «уполномочен обкомом партии» и так далее.
Да шло бы в задницу это вечно незнающее обстановки начальство из нового ГБ, вместо дела надувавшее лицевые мышцы. Берии на них нет, привёл бы вновь в чувство. Но почему, почему их так разделили именно накануне войны?
Елизаров похлопал по плечу железнодорожника:
– Подавай эшелон к вокзалу, будем вывозить людей.
– Если что не так, Михаил, тебе отвечать. Подумай!
– Я отвечу! – Пограничник вздохнул. – Охрану вагона мы усилим. Фильтрацию пассажиров беру на себя. Жёны и дети командиров, советских и партийных работников… и мои тоже там поедут. Надеюсь, не будешь возражать?
Как он завидовал Ненашеву, до последнего оттягивая отъезд своей семьи! Не хотел поддаться слабости, а теперь сидят они в эмке рядом с вокзалом, как и все, ожидая возможности уехать.
Майор не только отправил жену и тещу, но и посадил в купе своего человека. Немолодой мужик, но явно опасен, как и приглядывающий за комбатом Сотов.
Через час паровоз на несколько секунд окутался паром, дал короткий гудок и, ускоряя вращение колес, не спеша тронулся с места. Последний поезд из Бреста уходил на восток.
А в здании вокзала среди раскрытых чемоданов и разбросанных вещей метались возмущённые и растерянные люди. Их бросили! Наплевали! Что же теперь делать?!
То, что один поезд не сможет увезти всех, никто не думал, больше возмущались поведением оцепления, где вместе стояла милиция, военные и рабочие с оружием. Они пускали к товарным вагонам только тех, кто имел документы или кого хорошо знали в лицо[159].
Спустя ещё час чувство растерянности испытал и Левин. Машина, загруженная ящиками ценных дел по контрреволюционерам и заговорщикам, пришла на вокзал, но опоздала. Следующий паровоз будет готов лишь к четырём часам утра[160].
Глава 29,
или «Барабаны бьют, и тревожит медь…»
22 июня 1941 года, воскресенье. Около 2 часов ночи
Время шло к половине второго, но комбат в лагере так и не появился. Вряд ли загулял. Его людям было тревожно, со стороны города глухо звучали взрывы и доносились хлопки винтовочных выстрелов.
Наконец, тревожное ожидание нарушил гул на дороге. Машина двигалась осторожно, подсвечивая путь фарами, горящими тусклым синим цветом. Мотор взревел напоследок, и кто-то, спотыкаясь и тихо матерясь, направился ко входу в лагерь. Вместе с пограничником в батальон прибыл какой-то взъерошенный Ненашев, но одетый в «разгрузку» и с ППД на плече.
В ответ на вопросительные взгляды Иволгина и Суворова майор сухо пояснил:
– Я не немец, чтобы вовремя являться! Так, сейчас быстро и тихо собрать командиров. Огня не зажигать. Комбата сапёров сюда и бегом связного на заставу. Да, Иволгин, ты ТТ всегда хотел, на, держи! Лишний тут образовался.
Через двадцать минут большая палатка с затемнёнными окнами вместила всех. Неяркий свет керосиновой лампы освещал встревоженные лица. Кто-то, позабыв о запрете, закурил, успокаивая нервы. Странные какие-то начались учения.
