Ознакомительная версия.
– Создатель, за что?! – с искренним недоумением и душевной мукой воскликнул иезуит, возведя очи к небу… точнее, к крыше возка. – Будто мало было очередной смуты, поднятой злодеем Хмельницким, еще и эти московиты свалились, как снег на голову!
– Ничего, сейчас лето, снег быстро растает! – злобно сверкнув глазами, прорычал Беджиховский.
– И от пана мы также ждем серьезной помощи, – тут же взглянул на него Качиньский. – Благодаря пану, точнее, княжеской воле, мы теперь можем быстро узнавать, что замыслил московит, чем он занят… Ведь этот выскочка, судя по всему, крепко сдружился с новоиспеченным полковником Пшекшивильским-Подопригорским, в подчинение которому пан направлен…
Лошади, испуганные яростным ревом, донесшимся из возка, чуть не понесли.
Подобно тому, как вздувшаяся весной река прорывает запруду и разливается окрест в обе стороны, куда только сможет дойти, расползались по земле новые очаги смуты, запаленные Кривоносом и его подручными. И точно так же, как мутная, грязная вода несет с собой накопившийся с прошлого года мусор и всякую дрянь, в те дни проявилось все худшее, что может быть в людях. Долго копившиеся обиды, унижения, ненависть – все это смешалось в адскую смесь и выплеснулось, за кратчайшее время приняв самые жуткие формы, доступные воображению.
Казалось, что сам Бог в бессильном отчаянии отвернулся от этой земли, столь благодатной и щедрой. Народ будто обезумел. Поселяне бросали свои плуги, гончары – глину, сапожники – инструменты и дратву… Вооружившись чем попало, от ружей и сабель до цепов и вил, они сбивались в загоны и налетали на панские маетки, как прожорливая саранча на посевы. Рыскали, подобно волкам, на трактах и проселках, выискивая беглецов, пытавшихся спастись от разразившегося кошмара, тут же расправляясь с ними и грабя дочиста. Действуя с той же тупой, неумолимой настойчивостью и беспощадностью саранчи, оставляя после себя лишь пепелища и истерзанные трупы, не щадя никого, не делая скидок ни на возраст, ни на пол. Пролитая кровь ударяла в голову крепче самой доброй горилки, начисто заглушая последние остатки совести и здравого смысла.
А ежели путь загона пересекался с сильным панским отрядом, тут уж сполна отводили душу поляки. Те бунтари, коих посекли насмерть в бою, могли считать себя счастливчиками, поскольку взятые в плен расставались с жизнью в адовых муках. Если у победителей хватало на это времени, конечно…
…У этих – точно хватило.
Кривонос, тяжело и возбужденно дыша, чувствуя, как снова накатывает приступ неукротимого бешенства, молча смотрел на зрелище, представшее его глазам. Сзади вполголоса люто ругался Лысенко, поминая и поляков, и матушек их польских, и матушек их матушек… Джура Михайло, торопливо крестясь, шептал молитву.
Черт, зло фыркая и дергая головой, приплясывал под атаманом.
Вдоль шляха, по которому двигалась казачья колонна, были вкопаны колы. Естественно, не пустые. Голые окровавленные тела, насаженные на них, сведенные судорогами предсмертных мучений, страшно изуродованные и частично расклеванные вороньем, торчали с обеих сторон дороги, словно жуткая ограда. Со многих мертвецов полосами свисала содранная кожа, у кого-то были отрезаны уши или раздроблены в суставах руки… Несметное количество мух с назойливым жужжащим гулом вилось над лужами запекшейся темной крови.
Кто-то из молодых казаков, не сдержавшись, громко всхлипнул. То ли сердце еще не успело огрубеть по-настоящему, то ли позабыл, что в Лубнах они творили то же самое… Если не хуже.
Атаман медленно водил по сторонам помутившимися глазами.
– Ярема… – ненавидяще выдохнул он. – Его, катова, рука! Хлопцы, рассыпьтесь по полю! Может, кто уцелел, спрятался… Живого мне найдите, хоть одного! Узнать бы!..
Несколько десятков казаков тут же рванулись в обе стороны от шляха, сминая высокую, высохшую добела траву.
– Может, и не Ярема это! – недоверчиво покачал головой Вовчур. – Мало ли их, песьиных сынов, сейчас повсюду драпает…
Кривонос глухо зарычал, из последних сил пытаясь одолеть подступавшую бешеную ярость.
– Он, он, собака! – как зачарованный, повторял атаман. – Более некому… – И, обернувшись к джуре, рыкнул: – Горилки, быстро!
Михайло, тяжело вздохнув, полез в переметную суму за пляшкой. Кривонос, нетерпеливо ерзая в седле, едва дождался, когда ему поднесут наполненный до краев кубок. Залпом, в один миг осушил и приказал, переведя дух:
– Еще!
– Батьку… – чуть не взмолился Михайло.
– Кому сказано, еще!!! – свирепо взревел Кривонос.
Джура, испустив еще более тяжелый вздох, принялся наполнять кубок снова. Тут с левой стороны донесся крик:
– Батьку, отыскали! Есть живой!
Кривонос, дернувшись, словно ужаленный, рванул повод и огрел Черта канчуком. Жеребец, возмущенно захрапев, с места взял в галоп.
Михайло сокрушенно покачал головой:
– Ох, сопьется батко! Как Бог свят, сопьется!
Спешившиеся казаки толпились вокруг немолодого поселянина, изрубленного во многих местах так, что было решительно непонятно, каким еще чудом жизнь теплилась в его теле. Самая страшная с виду рана изуродовала голову: кожа, буквально стесанная безжалостным сабельным ударом, сползла ниже уха, обнажив височную кость и розоватую плоть. Но опытный взгляд Кривоноса сразу приметил: лезвие скользнуло, упав под острым углом. Придись удар немного по-другому, череп был бы разрублен.
– Друже, ты слышишь меня?! – хрипло воскликнул атаман, соскочив с Черта и опустившись на колени рядом с окровавленным телом. – На бога, откликнись!
Веки умирающего, чуть заметно дрогнув, медленно приоткрылись.
– Кто вас побил? Кто катувал?! Ярема?! Ярема, да?! – Кривонос лишь чудом удержался от того, чтобы схватить поселянина за плечи и затрясти.
Тускнеющие глаза смотрели бессмысленно, в них ничего не отражалось. Человек вроде и пытался понять, что от него хотят, о чем спрашивают, но не мог…
– А-а-а! – дико завыл Кривонос, хватая себя за голову. – Ну, друже! Да сделай же усилие, ради ран Христовых! Ярема это был? Ну, скажи, одно только слово! Одно! Ярема?!
Кажется, слова атамана все-таки дошли до угасающего рассудка. Губы поселянина медленно, с огромным усилием, растянулись, в горле что-то заклокотало…
– Я…Ярема-аа…
Одному Создателю ведомо: то ли этот человек искренне ошибался, то ли машинально повторил последнее слово, дошедшее до его измученного рассудка. Кривонос же, вскочив на ноги, с ликующим хохотом затряс кулаками:
– Теперь не уйдет, кровопийца! Рядом он, совсем недавно тут был! Тела еще остыть не успели… В погоню, други! В погоню!!!
Атаман кинулся к Черту, спотыкаясь и трясясь всем телом – такой нервный озноб пробирал его. Уже вдевая ногу в стремя, обернулся, приказал:
Ознакомительная версия.
